Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

японца, выражение лица которого осталось каменным. Он поднимается на ноги. Куинс, морщась и пошатываясь, помогает подняться старушке Бронкс. Бронкс потирает бедро, затем по очереди поднимает каждую ногу и осторожно опускает, словно не может поверить, что их сдвинули вопреки ее воле.

– Так вот что ты сделала с Паулу, – говорит девушка-Куинс. В ее голосе звучат удивление и ужас. – Господи, почему ты нападаешь на нас?

– Потому что я вас не знаю, – огрызается Айлин, – и вы стояли на моей лужайке.

– Ты знаешь, кто мы, – говорит Бруклин. Она хмурится, придерживая правой рукой левую. – Ты наверняка уже это поняла. И ты знаешь, что это за тварь. – Она кивает в сторону Женщины в Белом.

– Да, – говорит Айлин, оскорбившись. – Она – мой друг.

– Да ты сошла с ума. – Девушка-Куинс недоверчиво качает головой. – Господи, ты действительно сошла с ума. Ты хоть знаешь, что она собирается с тобой сделать? И со всем городом, если у нее получится?

Айлин терпеть не может, когда ее называют сумасшедшей. Ее отец постоянно так говорит; по его мнению, все женщины сумасшедшие. Она любит его, поэтому не возражает, но эти люди – чужаки, так что их она вполне может ненавидеть.

– Она этого не хочет, – холодно отвечает Айлин. – Ей приходится. Иногда люди… – Отец. Мать. Она сама. Айлин вздрагивает от этой мысли, а затем стискивает зубы. – Иногда люди совершают плохие поступки, потому что им приходится. Такова жизнь. – Айлин скрещивает руки на груди. – И в ее мире не может быть ничего такого, чего уже не существует здесь. Просто там люди стараются быть порядочными. Так что, может быть…

Она прерывается, видя выражения их лиц. Они смотрят на нее, словно не понимают. Словно она не права. Но кто они, черт возьми, такие, чтобы судить ее? Да, возможно, они – это судьба, к которой Айлин стремилась всю свою жизнь; но судьба эта заявилась к ней домой, прошлась по лужайке, вытоптала ее травы, стала хамить и швыряться оскорблениями. Так что теперь она почти уверена, что не желает такой судьбы. Судьба груба и уродлива, и, может быть…

– Может быть, я не хочу, чтобы с остальным городом все было в порядке, – рычит Айлин. – Может быть, ему и правда стоит провалиться в тартарары.

Их глаза расширяются, и они ахают. Японец поджимает губы в узкую линию, смиряясь со случившимся. Затем лицо чернокожей леди искажается от гнева, и она начинает двигаться вперед.

– Слушай сюда: моя дочь не умрет из-за того, что ты оказалась эгоистичной мелкой ксенофобкой. А ну быстро подошла сюда. – Бронкс, похоже, пришла к тем же умозаключениям и тоже направляется к Айлин. Они обе явно намереваются заставить ее пойти с ними.

Айлин, спотыкаясь, пятится назад.

– Вы не посмеете… Вы что, собрались меня похитить? Мой папа – коп, и я…

– Ну-ну-ну, – говорит Женщина в Белом. Две женщины постарше останавливаются, когда она оказывается между ними и Айлин, в то время как сама Айлин прижимается спиной к входной двери своего дома, тяжело дыша от начинающейся панической атаки. Но Женщина в Белом улыбается… и, повернувшись, открывает дверь в воздухе.

За арочным проемом находится небольшая пещера с черными блестящими стенами. На полу этой пещеры Айлин видит еще одну девушку, на этот раз круглолицую, смуглую, с распущенными вьющимися волосами. Она лежит в пещере на земле, похоже, без сознания. А еще она покрыта чем-то отвратительным, липким и мокрым на вид.

– О нет, – стонет Бронкс, замирая от потрясения. – Венеца?

– Всегда проверяйте свое заднее сиденье, – с широкой ухмылкой говорит Женщина в Белом. – Я раньше думала, что это эвфемизм такой: мол, проверяйте, что у вас к попе ничего не прилипло! Но нет, смысл самый буквальный. Вы, люди, никогда не шутите, когда я этого жду. – Она серьезнеет. – Если вы хотите вернуть ее в физическом и психическом здравии, то уйдете. И оставите меня здесь с моей подругой. – Она одаривает Айлин обаятельной улыбкой.

– И тогда ты разрушишь город, – говорит японец.

– Естественно. Но я, по крайней мере, позабочусь, чтобы все прошло быстро и безболезненно, ладно? Мы никогда не хотели причинять страдания. Этим обычно занимаетесь вы. – Она чуть приподнимает подбородок. – Мы можем решить все цивилизованно. Вы отступите. Я перенесу мой город в этот мир и с его помощью начну стирать эту вселенную со всеми ее предшественницами и ответвлениями. Если хотите, я создам временную карманную вселенную, в которой некоторые представители вашего вида переживут коллапс – хотя, конечно, без поддержки ближайших вселенных-ответвлений или силы города ее в конечном итоге поглотит энтропия. Но произойдет это нескоро, и времени должно хватить, чтобы ваши короткие, бессмысленные жизни закончились естественным образом. Мирно. Так мы все останемся в плюсе. – Она радостно улыбается.

Японец в замешательстве трясет головой, не желая понимать, что она говорит.

– Что?

Но старушка – Бронкс – отрицательно качает головой. Ее губы плотно сжаты.

– Ну уж нет, – говорит она. – Так не делается. Ты не можешь заявиться сюда и угрожать уничтожить все, что мы любим, и при этом заявлять, что ты действуешь цивилизованно.

– Господи, – говорит Куинс. Она смотрит на девушку в пещере, кривясь от отвращения. Айлин заглядывает туда, чтобы понять, что же так ужаснуло Куинс, и запоздало замечает, что стены пещеры начали странным, аритмичным образом пульсировать. Когда одна из стен выгибается, Айлин видит, как из-за нее высовывается нечто твердое, с зубцами. «Расческа?» – гадает она. Да, наверное, расческа. Она черная, не то мужская, не то для чернокожих. Зубцы у нее торчат беспорядочно, на концах они острые, как иголки, и немного загнутые. Внутрь, по направлению к девушке, почти как…

«…зубы, это зубы, а не расческа, зубы, зубы, зубы…»

И место, в котором лежит девушка, – это вовсе не пещера.

Складка сверкающей (нет, блестящей, осознает Айлин, и к ее горлу подкатывает тошнота; она блестит от слюны) стены пещеры немного сдвигается в сторону, обнажая узкую, уходящую прямо вниз глотку, которая на миг сжимается. При этом из нее вырывается звук – не голос, а мертвый ровный, ритмичный гул. Умп. Глотка снова сжимается. Дад. Умп.

Это «Динь-Хо». «Динь-Хо», который держит эту бедную девушку в своей распахнутой пасти, грозя проглотить ее живьем.

– Ты – самая ужасная тварь во всем мире, – говорит Куинс. Она плачет, но ее кулаки сжаты. – Венеца даже не одна из нас. Она просто обычный человек! Зачем тебе вредить ей? – Куинс поднимает свои пухлые кулачки, готовая драться. Все три других боро Нью-Йорка напрягаются и подбираются, готовясь сразиться с Женщиной в Белом. Сразиться с единственным другом Айлин.

Айлин хватается за голову и мотает ею. Это чересчур. Она просто хочет, чтобы все наконец закончилось. Поэтому она закрывает глаза, сжимает кулаки и изо всех сил желает, чтобы эти опасные незнакомцы просто ушли.

Дальше все происходит очень быстро.

* * *

Существо медленно показывается из лестничного туннеля, не столько двигаясь, сколько выпячиваясь вперед. Не быстро, но расторопно. Оно похоже на призрака: изменчивое, трепещущее, мерцающее, белое и почти бесформенное. Однако в его облике легко угадывается скелет поезда, который и преобразился в это существо: живое, гибкое и змееподобное, настолько густо покрытое белыми усиками, что они больше похожи на мех. Этот мех колышется, прижимается к выложенному плиткой камню, помогая поезду протиснуться в узкую пасть арки так же, как реснички в тонком кишечнике перемещают по нему переваренную пищу. На глазах у Мэнни поезд начинает водить своим длинным носом, поворачиваясь и осматриваясь, как живое существо на охоте, с каждой секундой меняя очертания… и, наконец, фокусируясь на Мэнни, Паулу и спящем главном аватаре.

Паулу держит сигарету так, как обычно держат нож. Он выпускает в чудовищный поезд мощную струю дыма, и хотя между ними несколько ярдов, тварь вздрагивает, ее неземной свет на мгновение меркнет, и усики, покрывающие ее нос, увядают. Под ними показывается обнаженный металл и проволока, оставшиеся от первого вагона поезда, ужасно искореженные и спрессованные в форму пули. Однако через