Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

– Что? Каким образом? – спрашивает Бруклин. Бронка глушит машину; она настолько потрясена, что забывает поставить рычаг коробки передач в положение «парковка», и двигатель, недовольно фыркнув, замолкает.

– Я не знаю каким. Но вы тень разве не заметили?

Бронка непонимающе смотрит на Венецу. Бруклин хмурится, внезапно выходит из машины и смотрит на небо. Затем ругается. Бронка спешит наружу вслед за ней, и Куинс делает то же самое.

Поначалу Бронка не видит на небе ничего, кроме безупречной голубизны. Утро кажется типичным для июля, и теперь, когда рассвет уже занялся, солнце почти что выпрыгивает из-за горизонта. Вот только… Бронка хмурится, оглядываясь по сторонам, и замечает, что все на земле словно оказалось в тени. Под деревьями и людьми тени тоже есть, но они едва различимы и почти сливаются с общим отсутствием света. А утро сейчас светлое, точнее, должно быть таким. На небе ни облачка. Свет солнца должен заливать все вокруг, делая тени резкими. Но этого не происходит.

И Бронка внезапно начинает подозревать, что если она заберется повыше, то увидит, что тень накрыла весь город. Словно что-то повисло над ним – что-то обширное и ужасное, но пока видимое лишь по тому, как оно влияет на мир. Однако скоро…

Венеца тоже выбралась из машины. Бронка замечает, что она решительно не смотрит наверх. Боится снова увидеть что-то, чего видеть не стоит.

– Н-да, в общем, – сдавленным голосом говорит она, – вам, ребята, стоит сделать все, что можете. И, эм-м-м, поскорее.

Да уж. Это Бронка уже поняла.

Они находят вход старой станции – незаметный, выкрашенный в зеленый цвет, с нелепой вывеской: «Метро “Брод-стрит”, входа нет» и с опущенными снаружи жалюзи. Там их ждет беспокойного вида юноша. В глазах Бронки он еще совсем подросток, поэтому она решает, что это, скорее всего, стажер, которого взяли на лето.

– А, советница Томасон, – говорит юноша, когда они подходят, улыбаясь и пожимая Бруклин руку. – Мы получили ваше сообщение, спасибо. Вам понадобится экскурсовод? К сожалению, наши штатные сейчас подъехать не смогут, но я могу сам…

– В этом нет необходимости, директор, – спокойно отвечает Бруклин. – Благодарю вас. Я уже была здесь прежде и со всем справлюсь сама. Вот только мы не взяли с собой фонарь.

– О, так возьмите мой. – Юноша – точнее, директор, Бронка изумлена, чертовы дети в наши дни уже повсюду, – передает Бруклин свой фонарик. Это одна из тех машинок для выживальщиков, в которую нельзя вставить батарейки и вместо этого нужно крутить ручку, однако она полностью заряжена. – И долго вы там пробудете?

– Недолго. Я прослежу, чтобы вам завтра же утром вернули ключи. – Бруклин протягивает руку.

Директор недоуменно хлопает глазами.

– Вы… Я не думал, что… – Теперь он оглядывает всех остальных. Гадает, наверное, зачем член городского совета заявилась на заброшенную станцию метро с компанией избитых, грязных, усталых людей. – Эм-м.

– А еще я прослежу, чтобы мой друг из совета директоров Бруклинского музея узнал, насколько вы были любезны и профессиональны, – с совершенной, самодовольной улыбочкой говорит Бруклин. Бронка почти начинает испытывать к ней восхищение. И директор, который явно хочет повышение, не может перед ней устоять. Он вздыхает, передавая Бруклин ключи. Они еще недолго обмениваются любезностями, слушать которые невыносимо, ведь город тем временем меркнет все больше. Бронка уже не может различить во всеобщем сумраке собственную тень. Наконец дитя-бюрократ уходит, и Бруклин какое-то время возится с замком. Вскоре они оказываются внутри. Спускаются по ступенькам, сворачивают за угол… а затем все разом останавливаются, потрясенные.

На изогнутой платформе, прямо под аркой, выложенной великолепной плиткой Гуаставино, лежит разодранный, искореженный труп биомеханического чудовища. Его туша отчасти свисает с платформы метро. Глядя на нее, Бронка понимает, что заднюю ее часть составляет самый настоящий поезд, последний вагон которого все еще стоит на рельсах. Однако все передние вагоны с них сошли. Самые первые вообще забрались на платформу и превратились в нечто, больше похожее на кольчатого червя, чем на неодушевленное средство передвижения. У него даже есть крошечные толстые ножки, выросшие из искореженных частей двигателя. Еще он покрыт белыми сияющими отростками, уложенными плотно, как мех… но Бронка с облегчением видит, что все они мертвы и рассыпаются в ничто прямо у нее на глазах. Впрочем, пока они обходят останки поезда, она все равно старается держаться от ростков подальше.

Более того, Бронка видит, что это чудовище не просто умерло – его убили. Разорвали на части. Кусок первого вагона, смятый, лежит на противоположной стороне платформы, куда его отшвырнула некая невообразимо мощная сила. Вторая часть забита в боковой коридор станции. И прямо за застрявшим там куском Бронка слышит чье-то тяжелое дыхание.

– Есть тут кто? – зовет она.

Раздается португальское ругательство, и в узкой щели за вырванной будкой кондуктора появляется Паулу.

– Слава богу, – говорит он, и в его взгляде читается облегчение. – Статен-Айленд с вами?

Они начинают перелезать через обломки. Бронке стыдно за то, что ей приходится опереться на Куинс, но у нее получается перебраться.

– Нет, – говорит Бруклин. – Мы ей понравились ничуть не больше тебя. Женщина в Белом уже…

Она замолкает. Бронка протискивается через оторванный кусок метро-чудовища и, проследив за ее взглядом, видит Мэнни, привалившегося к стене. Это он тяжело дышит и к тому же весь перемазан кровью и явно выбился из сил. А еще он совершенно голый, хотя его поясницу прикрывает пиджак Паулу.

– Что?.. – ошалело спрашивает Бронка.

– Поезд-монстр, – отвечает Мэнни.

– Эм-м, ну да, но я спрашиваю…

– Статен-Айленд, – резко прерывает их Паулу. Он недоверчиво качает головой. – Вы говорите, что она все же перешла на сторону Врага? Окончательно? Она хоть понимает…

– Она все понимает. – Куинс подошла к Мэнни, чтобы помочь ему встать. Выглядит он так же жалко, как Бронка себя чувствует, – поднявшись на ноги, Мэнни сутулится и старается двигаться поменьше, чтобы ничто вдруг не заболело. Пиджак он прижимает к своему достоинству, и Бронка думает, что Паулу вряд ли захочет его забрать. – И она вышвырнула нас с острова. Мы, э-э-э… Мы, кстати, не знаем, куда подевался Конг.

Паулу смотрит на всех, потеряв от ужаса дар речи. Мэнни вздыхает, затем поворачивается и, спотыкаясь, идет куда-то к нише в стене.

– Значит, сделаем все, что сможем.

– А если этого окажется недостаточно? – спрашивает Бруклин.

– Должно оказаться достаточно. – Мэнни явно настолько больно, что Бронка подходит к нему, чтобы попытаться помочь. Однако стоит ей нагнуться, как у нее прихватывает спину. Венеца качает головой, подбегает к ним обоим и сердито сверлит Бронку взглядом, пока та не отходит. Затем Венеца подставляет Мэнни плечо.

– Мы хотя бы свои боро сможем защитить? – Бруклин страдальчески улыбается, и становится ясно – она прекрасно понимает, насколько это мерзкий вопрос. Впрочем, Бронка ее не винит.

– Я-то откуда знаю? – Но затем, чтобы не казаться совсем уж бессердечной, она мягко прибавляет: – Они успели уехать? Твой отец и дочка?

– Надеюсь. – Бруклин отворачивается и быстрым шагом уходит к нише.

Бронка хромает вслед за ней и в нише видит главного аватара. Он такой же, как на портрете: слишком худой, слишком молодой, слишком беззащитный в тающем свете города.

– Он точно сможет нас съесть или только понадкусывает? – шутит Бронка. Никто не смеется.

Подходит Паулу, берет Венецу за руку и, к огромному облегчению Бронки, отводит ее назад.

Остаются лишь они и главный. Четыре звезды из пяти – хорошо, но не отлично. Бронка затаивает дыхание и ждет, стараясь не бояться. Она смотрит на Мэнни, который, похоже, лучше других понимает, что нужно делать теперь.

Однако Мэнни с обеспокоенным видом смотрит на главного.

– Ничего не изменилось, – говорит он. Протянув руку к обритой стороне головы главного, он замирает в нескольких дюймах, как будто боится прикоснуться. Он хмурится от досады, и Бронка внезапно видит происходящее совсем по-другому. Это не Мэнни остановил руку, а ее что-то