Грехи дома Борджа - Сара Бауэр

Крепко зажав перстень в кулаке, я осторожно открыла дверь гардеробной. Пусто: сундуки с одеждой вынесены, от них остались лишь яркие квадраты на пыльном полу, на столе, за которым он работал, ни одного предмета, если не считать сломанного пера и свечного огарка, застрявшего в собственном воске. Паутина, натянутая в углу под потолком, подрагивала на сквозняке; даже она была пуста – паук и тот ее покинул. Здесь ощущалась атмосфера заброшенности, пахло пылью, камнем и жасмином. Я все не решалась открыть следующую дверь из страха, что и там ничего не найду.

– Вы уже проснулись, – раздался голос Микелотто.

Я с облегчением улыбнулась. Если Микелотто тут, значит, его хозяин недалеко. Я все-таки очень устала и переволновалась: стоило услышать стук ставен и увидеть паутину, как я тут же вообразила, будто меня все покинули.

– Боюсь, я проспала. Его светлость, наверное, поднялся очень рано.

Микелотто промолчал.

– Что ж, пожалуй, оденусь и пойду к сыну.

Перстень по-прежнему врезался мне в ладонь; хотя Чезаре сам доверил его мне, я не хотела, чтобы Микелотто знал о нем. Нужно было отделаться от слуги, найти укромный уголок и как следует рассмотреть украшение.

Микелотто поднялся с табуретки, на которой устроился возле двери, и шагнул ко мне. Он был почти такого же роста, как я, но широкий в кости и мощный, а по его поведению сразу стало ясно, что он не готов пока позволить мне пройти.

– В чем дело? – спросила я.

– Он уехал.

– Кто? Чезаре? В Ватикан? – Я обиделась – меня отшвырнули в сторону, как грязную рубаху или порванные рейтузы.

Микелотто покачал головой и произнес:

– Да, он уехал, но я имел в виду другое.

– Почему ты не с ним? – Я попыталась скрыть смятение за повелительным тоном, но добилась лишь жалкого писка.

– Потому что он приказал остаться с вами.

– Вот как? – Какая честь для меня.

– Монна Виоланта… – Микелотто взял меня за локоть. Я сочла это фамильярностью, которую его хозяин, будь он здесь, не одобрил бы, и высвободила руку. Микелотто понял намек и со вздохом покорился. – Все уехали, – сообщил он. – Дон Сесар, монна Ванноцца, дети…

– Нет, ты ошибся. Он сказал…

– Я не ошибся. Я сам отнес вашего сына в карету. Они уехали прошлой ночью. Сейчас они уже на пути в Капрарола.

– Тогда мы должны взять быстрых лошадей и догнать их.

– Виоланта, ты…

– Не смей мне «тыкать».

– Ради Бога, только послушай себя, глупая маленькая шлюшка. Хотя нет, лучше послушай меня. – Он похлопал по табурету. – Сядь, успокойся и послушай, что я тебе скажу. Ты отправляешься в Феррару. Я буду тебя сопровождать. Ты должна доставить…

Я знала, что он сейчас скажет, поэтому разжала кулак, чтобы показать перстень.

– Он самый, – подтвердил Микелотто. – Передашь его донне Лукреции. Как только она увидит перстень, снова возьмет тебя к себе. Твоего сына воспитает бабушка. Вряд ли ты его увидишь когда-нибудь. Ясно?

У меня задрожали колени. Я осела на табуретке, едва обратив внимание, что Микелотто схватил меня за локоть и попытался удержать. Лучше бы он меня отпустил, позволил упасть – я бы все летела и летела в пропасть, подальше от этого пустого замка, от предательства Чезаре, от своего унижения и от болезненной пустоты, что возникла внутри, где когда-то был ребенок, радость всей моей жизни.

– Так ты говоришь, прошлой ночью?

– Мне жаль.

– Неужели? А я почему-то сомневаюсь. Я абсолютно ничего не значу для него, так с какой стати тебе обо мне беспокоиться?

Микелотто промолчал.

– Накройся, – сказал он, поддергивая покрывало, соскользнувшее у меня с плеч. – Ступай и оденься. И не вздумай выкинуть какую-нибудь глупость. Я буду у этой двери, а вторая заперта снаружи. Выпрыгнешь из окна – лететь придется очень долго. И, наверное, будет лучше, если я пригляжу за перстнем. – Он протянул руку, и я положила перстень ему на ладонь.

Разумеется, я подумала о том, чтобы прыгнуть в реку, но вспомнила, что мой сын жив. А если однажды он решит отыскать меня, а ему заявят, что я легко сдалась, выпрыгнула из окна, когда у меня его забрали? Что же это за ничтожная любовь такая? Любовь обязала меня остаться в живых и верить, что когда-нибудь мы будем вместе. «Следуй за любовью», – когда-то сказала мне Мариам; она не говорила, что будет легко.

Я торопливо оделась. Мне хотелось как можно быстрее прикрыть свое тело, спрятать стыд и заточить непокорность в корсет, кружева и несколько слоев ткани. Пора взрослеть, сказала я себе, туго затягивая корсет на ноющей груди и вытягивая из-под него ворот сорочки, чтобы скрыть след, оставленный зубами возлюбленного. Подняв лиф с пола и разглаживая завязки, я заметила тонкий рыжий волосок, застрявший в одной из петелек. Я вспомнила, как Чезаре оценил изменения в моем теле после рождения ребенка, с каким восхищением этот обманщик ласкал мою грудь, живот, бедра. Постоянные изменения, которые не исчезнут, в отличие от синяков и укусов, не обратятся в ложь, как ласковые слова моего любовника.

Я вспомнила слова на его перстне. «Делай, что должен, и будь что будет», – мысленно повторила я. «Одно сердце, один путь».

Книга Гидеона

Кто он, третий, идущий всегда с тобой?

Посчитаю, так нас двое – ты да я,

Но взгляну вперед по заснеженной дороге,

Там он, третий, движется рядом с тобой.

Т.-С. Элиот. Бесплодная земля

Глава 1 Реджо, октябрь 1505

Пришли мне какую-нибудь свою вещь. Пришли мне чулки, в которых танцевала, или сорочку, в какой спала жаркой ночью. Пришли мне свою наволочку или щетку для волос. Убеди меня, что я до сих пор жив.

– Сегодня утром мадонна в веселом расположении духа.

– Наверное, малыш немного окреп.

– Не знаю. Мне кажется, к этому имеют отношения письма, что она получила от брата.

Только сейчас я начала прислушиваться к разговору, мысленно отделяя одну говорящую от другой и пытаясь понять, о чем они толкуют. После смерти старого герцога прошлой зимой свиту мадонны пополнили новые девушки. Все они были одинаковы, невероятно молоды, полны надежд и настолько озабочены нарядами, украшениями, прическами и формой каблуков, словно от этого зависела их жизнь. Наверное, так оно и было в какой-то мере. Но мне они казались все на одно лицо. Хотя Анджела корила меня и напоминала, что когда-то я была такой же. Я считала, что она ошибается. Я никогда не отличалась подобным легкомыслием, у меня просто не было такой возможности.

– Как бы мне хотелось увидеть его, – сказала одна девушка. – Говорят, он настоящий красавчик.

– Но, наверное, не теперь, после того как провел полтора года в испанской темнице. Виоланта, ты должна его помнить. Он действительно был хорош собой?

Фидельма замерла над пяльцами, так и не донеся иголку до канвы.

– Так что? – подначила меня любопытная девушка.

– Нос как у ястреба, – услышала я собственный голос, – а глаза слишком близко посажены.

Я отложила работу в сторону и пробормотала, что мне нужно отлучиться ненадолго. Не хотела о нем упоминать.

Я сходила за накидкой, взяла в провожатые раба и направилась к дому, где теперь жили Анджела и Джулио. Я должна была покинуть замок до того, как меня хватится донна Лукреция, а она обязательно пошлет за мной, раз получила письма от Чезаре. Ей даже в голову не приходило, что мне больно выслушивать новости о нем или я могла просто потерять к нему интерес.

Когда я ждала от нее сочувствия, рассказав, как Чезаре обманул меня с Джироламо, как жестоко поступил, донна Лукреция заметила с холодной улыбкой:

– Основное правило обмана, Виоланта, воспользоваться уязвимостью жертвы. А вообще-то, разве он причинил тебе вред? Ребенок в безопасности, тебя доставили сюда целой и невредимой. Не могла же ты надеяться, что твой сын останется с тобой навсегда. Так не бывает. Взять хотя бы моего Родриго.

Вот и посмотри на себя, хотелось мне крикнуть, какие подарки ты для него выбираешь, какие письма ему пишешь втайне от мужа, как расстраиваешься, если появляется слух, что где-то около Неаполя вспыхнула чума, или лето слишком жаркое, или зима слишком холодная.

– У вас было время с ним попрощаться, мадонна, – произнесла я, мысленно добавив: «Вы не лежали в объятиях коварного любовника, пока вашего сына увозили в темноту, так что от него остались одни воспоминания».

Дверь мне открыла Анджела. В широкополой соломенной шляпе, под которую она убрала волосы, с подобранной выше лодыжек юбкой и в поношенных старых сапогах она выглядела как прелестная крестьянка.

– Мы работаем в саду, – сказала она, а я понадеялась, что хозяин дома, выселенный с приездом брата герцога, не станет возражать против последствий, к которым привела страсть Джулио. – Заходи, присоединяйся к нам. Ты выглядишь бледной.

– А ты загорела, как девушка с фермы.

Анджела и Джулио открыто жили вместе как муж и жена, и все смирились, что они поженятся, как только герцог Альфонсо добьется расположения брата, кардинала, который теперь стал его главным советчиком. За те недели, что прошли после рождения сына у мадонны, они еще больше уверились в своем счастье. Доказав способность выносить здорового мальчика, мадонна стерла последнее пятно на своем имени. А последняя ссора между Ипполито и Джулио из-за капеллана Рейнальдо прекратилась, когда музыкант внезапно исчез. Джулио считал его мертвым, Анджела полагала, что ему скорее всего надоело служить причиной ссор и он прибился к другому двору. Ипполито отмалчивался.