В ожидании счастья - Терри Макмиллан

— А ты это сделаешь, Берни?

— Нет, конечно. Я не сволочь, как он. И потом, мой адвокат говорит, что, поскольку налоговые декларации мы подписывали вместе, у меня тоже могут быть неприятности, и штрафы нам придется платить обоим. Так что я сижу и помалкиваю. Мне нужны только мои деньги, и можно будет это дело наконец закрыть. Адвокат, однако, все равно собирается Джона припугнуть, чтобы он не выкинул какой-то новый фортель. Заседание по разделу на следующей неделе.

— Черт побери.

— Это точно. Но если все пройдет нормально, значит, с этим будет покончено.

— Ты разговаривала с ним последнее время?

— Недавно. Но не по этому поводу. Мой адвокат запретила мне обсуждать с ним все, кроме детей. Я говорила, что нам пришлось изменить расписание посещений, с тех пор как он женился?

— Нет.

— Н-да.

— Все-таки не верится. Как он так мог? Ничего не сказать…

— Ерунда. И знаешь что?

— М-м?

— Поглядим теперь, станет ли наша белая стерва любить этого черного засранца, когда он с „порше" пересядет на „хонду".

В РАЙ И ОБРАТНО

— Саванна?

— Да, мама!

— Ты спишь?

— Спала. — Я села в постели. — Что случилось?

— Да ничего особенного.

— А чего так поздно звонишь, раз ничего особенного? — Я потянулась за сигаретами. Когда с ней разговариваю, всегда курю.

— Мне неспокойно.

— По какому поводу? У Сэмюэла что-то не так?

— Да не-ет. Звонил вчера. Война, говорит, будет, наверно. Но у него такая должность, говорит, что на передовую не пошлют, ничего опасного. Говорит, чтоб я не нервничала.

— В чем же тогда дело?

— Да вот, маленькая неприятность.

— Какая неприятность, мам?

— Да так, небольшая, ничего страшного.

— Ну скажи же наконец! Что, Пуки?

— Не-е, он молодец. Живет с какой-то девчонкой. Работает там же, на заправочной станции.

— Шейла родила? С ней плохо?

— Не-е, еще рано. Еще несколько недель ждать.

— Так в чем дело, я дождусь или нет? Что звонить среди ночи, будто что-то стряслось, и ходить вокруг да около?

— Надо, чтобы ты еще письмо прислала.

— Теперь какое?

— Про талоны на питание.

— Я уже писала. Где оно?

— Я им отдала.

— Так зачем снова писать?

— Понимаешь, Саванна. Я им заполняла какие-то бланки несколько месяцев назад. Как раз закончила заполнять бумаги для страховки, чтоб получить чек и пойти прямо в банк, и у меня уже все в глазах мелькало. Так вот, я по ошибке зачеркнула не ту клеточку. И вот тебе на, — она глубоко вздохнула, — они урезали талоны.

— Сколько осталось?

— Двадцать семь долларов.

— Что, в месяц?

— Ага.

— Не может быть.

— Представь себе…

— Когда это случилось?

— Еще в августе.

— Как, в августе?

— Вот так.

— Ты что, получаешь талоны на двадцать семь долларов в месяц с самого августа?

— Ну да — пробормотала она.

— Что же ты молчала? Уже ноябрь, мама!

— Я знаю, дочка. Да тебе же тогда положили меньше, чем в Денвере, и квартира там не продается. У тебя тоже лишние денежки не водятся.

— А ты откуда все знаешь? — Хотя я прекрасно понимала откуда.

— Шейла сказала.

— Трепло твоя Шейла.

На самом деле это я трепло. Я же ей сама рассказала еще в апреле, когда узнала от мамы, что сестра беременна. Зачем, сама не знаю.

— Мам, скажи, ты там нормально питаешься? Тебе Пуки помогает? А Шейла знает?

— Ох. — Она вздохнула. — Пуки вначале понемножку мелочь приносил. А потом хозяин стал расспрашивать, кто он такой. Я испугалась, что там, в пенсионном обеспечении, узнают, тогда-то Пуки и переехал к своей девочке. Ем я нормально. Все больше суп. А Шейла, что? Ей и так забот хватает: скоро рожать. Ты слышала, Поля их уволили.

— Да ты что?

— А ты не знала?

— Никто мне ничего не говорит.

— Теперь компьютеры его работу делают. Он нашел временное место, но там и половины прежнего не получает. Это на время, пока чего получше не присмотрит. Спад теперь, говорят. И вправду поверишь, что спад. Всем худо. Ты бы Шейле позвонила, а то ей не сладко.

— Черт возьми! — Я пошла с переносным телефоном на кухню и налила себе вина. — Так, мам, все-таки, как ты живешь? Только честно. У тебя деньги есть?

— Есть немножко.

— Немножко — это сколько?. — Восемнадцать долларов.

— Восемнадцать?! Завтра я тебе пришлю по телеграфу.

— Двадцати мне вполне хватит.

— Мам, ради Бога!.. — Я отхлебнула из стакана и затянулась. — Так. Теперь скажи: что нужно сделать, чтобы тебя снова ну, ввели… как это?..

— Восстановили в правах. Нужно только письмо от тебя такое, как ты в прошлый раз писала. Что ты платишь за мою квартиру триста девяносто шесть долларов в месяц. Они там уже знают, что остальное платит Восьмая программа.

— Кому отправлять?

— Отправь мне.

— Завтра утром пошлю с курьерской почтой. Или надо раньше?

— Не-е. Куда еще раньше? Мне назначили только на той неделе прийти. Спасибо тебе, детка. Не хочется тебя расстраивать. Честное слово. Думала, сама справлюсь. А то все прошу у тебя и прошу. Надоело. Да вот продукты такие дорогие, а денежки у меня летя-ят. Хорошо, хоть на телефон хватает. А ведь уже холода скоро, а здесь все на электричестве.

— Да, я знаю, мам. Не переживай. Значит, завтра с утра первым делом идешь получать перевод, поняла?

— Поняла.

— Можно тебя попросить?

— О чем?

— Никогда и ничего такого от меня не скрывай.

— Не буду, — пообещала она.

— И еще, раз и навсегда, кончаются у тебя деньги — подними трубку и позвони мне. Надо что-нибудь — позвони мне. Курсы вязания, новый пояс, тостер — мне наплевать, что именно! Это ложная гордость. Ты же моя мама. А я тебе дочь и не хочу, чтобы ты сидела в этой проклятой квартире без света или без тепла или ходила голодная только потому, что тебе неловко попросить! Ты меня слышишь, мам?

— Да.

— Нет, это ж надо, двадцать семь долларов в месяц! Им там просто наплевать, что делается со стариками. А если бы ты с голоду умерла? Теперь понятно, как можно оказаться на улице. И ты хочешь прожить на четыреста долларов в месяц.

— Четыреста семь.

— Все равно, мама. Главное, они чихать хотели, или скажешь, нет?

— Похоже, да.

— Ладно, ты не волнуйся. Все будет в порядке. Обещаю. Письмо я напишу. Но этим засранцам пора и меру знать. — „Засранцы" у меня ненарочно вырвались. Просто я здорово разозлилась. Но даже мама пропустила это словечко мимо ушей, а иначе обязательно бы заметила.