Перехваченные письма - Анатолий Вишневский

Теперь Дине нужно лететь обратно к своему истоку, дабы вернуть, спасти свою цель (за водою жизни на дно моря, как Гильгамеш) — Татищева-Ворищева и всех «скелетических». Я мучаю ее эти дни, она ищет покоя. Хочу опять сна, чтобы обдумать и вспомнить. Боже мой (стало страшно — и поклонился Богу).

Мне сделалось страшно и холодно, и я бросаю писать. Из печки как будто выступили чудовища. И стоят за дверьми со стороны Ste Anne, смотрят и в окна. Но я вспомнил о тебе, и мы вместе их отразили.

ЧАСТЬ V

ИЗ ДОМУ НА НЕБЕСА 

Глава 1

ПРЕДВКУШЕНИЯ И ПРЕДВИДЕНИЯ

Из воспоминаний Ирины Голицыной

Через тридцать шесть часов после отъезда из Москвы мы прибыли в Берлин, усталые, но необыкновенно счастливые. Нас встретила милая немецкая дама баронесса фон Кнесебек, и мы провели несколько недель в ее поместье, а потом — у маминых кузенов Кирилла и Руфи Шмидт-Нарышкиных в их замке в южной Германии. Затем, после встречи с мамой и Котом в Париже, мы приехали в Англию.

Мы узнали, как был организован наш отъезд. Мама встретила в Париже родственника Ники, который упомянул в разговоре, что племянник президента Германии Гинденбурга женат на Голицыной. Она не была в действительности родственницей моего мужа, но стоило попытаться. В итоге Вава написал Гинденбургу, который обратился к Сталину с просьбой разрешить его «кузену» приехать к нему в гости. Советское правительство в это время пыталось дружить с Германией, поэтому они не решились на отказ. Но и не сказали нам об этом, хотя мы не были им нужны и не представляли для них никакой опасности в случае нашего отъезда.

Николай Голицын (Ники) — Вере Анатольевне Татищевой

24 октября 1932

Schloss Krautheun a.d. Jagst in Baden

Дорогая мама,

Благодарю тебя за милое поздравление к моему рождению. Хочу тебе написать обстоятельней относительно наших планов. Во-первых, я получил извещение, что виза для Англии уже в Берлине, я послал туда наши паспорта сегодня утром. Теперь дело за французской визой для проезда через Францию с остановкой в Париже на две недели. Если все будет удачно и вовремя, думаем выехать 28-го. Говорят, в третьем классе во Франции очень грязно и наплевано, но для дешевизны придется ехать в нем.

Теперь насчет нашей квартиры в Париже. Нам неудобно разъединяться в разных квартирах, лучше устроиться вместе, в тесноте да не в обиде. А как насчет еды, где можно будет столоваться? С детьми c'est compliqué[159], а кроме того, у нас огромные аппетиты у всех. Здесь кормят очень вкусно и обильно, но мы пожираем неимоверное количество и всегда снова голодны к следующему repas, а кормят нас четыре раза в сутки да и еще вечером дают фрукты или пирожное. Так что мне стыдно перед прислугой, когда я раза два набираю полную тарелку всяких яств. Дети также много едят, и Бебишон кушает Gemüse und Brei[160] с большим удовольствием.

Денег, конечно, у нас нет, если будут деньги, мы сможем платить 15 fr. в сутки, в противном случае, не знаю что делать. Здесь мы без копейки сидим, и все за нас платят, даже за марки и папиросы.

Отдыхаем мы тут хорошо, и Ирина уже заметно поправляется. Наши хулиганчики здесь, как дома, что не увидят, все просят есть. Объясняемся с грехом пополам и часто смеемся нашему немецкому языку. Нас здесь катают по соседям, где чопорные бароны называют нас Durchlaucht[161] и угощают нас обедами и кофе, занимают всякими вещами, почетно сажают направо от себя и пропускают вперед. Их schloss'ы[162] очень интересны и занимательны. Завтра рождение Ruth и будут к ужину гости. Je vais endosser mon nouveau smoking qu'on m'a fait cadeau du papa Schmidt[163]. Вообще on nous comble de cadeaux[164] всякий день — то нам, то детям. Кирилл и Ruth очень милые и симпатичные и очень уж стараются и пекутся о нас.

Ну, пора кончать. Сейчас дети будут ужинать, потом их раздевать, самим одеваться и спускаться вниз. Ирина, я и дети крепко тебя и Николая целуем и нежно обнимаем. Я целую твои ручки.

Приписка Ирины Голицыной

Дорогая мама, в письме Ники и мне хочется приписать несколько слов, так как сидим без копейки, и нельзя даже купить марки. Вчера мы очень хорошо провели день. Руфь, Кирилл и я ездили на автомобиле к одним баронам в их чудный schloss. Этот замок в 45 километрах от Krautheun'a, и было очень-очень приятно, чудные виды по сторонам все время, горы и леса, окрашенные пестрыми осенними красками. I enjoyed my drive immencely[165]. Бароны все очень вежливые, всюду с меня начинают подавать за столом и всячески стараются занять разговорами и показыванием разных вещей. Этот замок замечательный, нас повели на балкон, который идет вокруг дома с третьего этажа, чудный вид был кругом, а рядом — стариннейшая башня с 800 года. В этой башне устроена комната для гостей, и баронесса любезно пригласила в ней остановиться, если бы я когда-нибудь пожелала приехать туда вместе с детьми. Оттуда мы поехали домой и по дороге заехали еще в один замок, где встретили Ники. С Ники там тоже очень носились. Немецкий наш разговор ужасен, и я со всеми говорю по-французски и объясняю свою лень (что не выучилась по-немецки, когда могла бы) тем, что тогда была война, когда я воспитывалась. В Gastbuch[166] вчера также писала по-французски, и Кирилл нашел, что я написала очень хорошо.

Завтра празднуют Руфь, вечером, кажется, будут танцы. Я вспоминаю, как ужасно нам было год тому назад после кончины Марьи Никитичны. 14 октября по новому стилю был годовой день.

Сейчас будем слушать граммофон.

Дина Шрайбман. Из переписки Анны с Иваном

1932

Разъяснение Осветителя

Читатель, видимо, уже недоумевал несколько раз при упоминании каких-то писем Дины какому-то Ивану. Что же это за письма?

Да вот они, сейчас мы их высветим перед вами, хотя, может быть, и не все. Некая Анна пишет некоему Ивану, из Франции — в Россию. И все — чистая мистификация! Франция была, Россия — само собой, но никакой Анны и никакого Ивана.

Просто Дине давно хотелось попробовать свое перо, многие в ее окружении писательствовали, даже и женщины. Но рядом с Б. П. особенно не распишешься, он сам писал за десятерых, нужен ли одиннадцатый? Не больше, чем Пуся, который явился к нему читать свой дневник!!! К тому же Дина уверила себя в том, что она очень пассивна, а Б. П. ее не разуверял.

Но теперь жизнь сложила новый узор, и Николай Татищев, не чуждый литературных замыслов, тогда еще ни во что не воплотившихся, стал увлекать и ее на этот и без того манивший ее путь. А чтобы облегчить этот путь Дине, видимо, не слишком уверенной в своем литературном даровании, он придумал для нее способ, давно, впрочем, известный: излагать свои мысли в виде писем, благо она и без того ведь их писала во множестве. Татищев даже хотел написать с ней «коллективный роман», что не состоялось.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});