Правила вежливости - Амор Тоулз

разговаривать? Они же понимают, что, если хоть что-то из их рассказов о хозяевах будет напечатано, их на следующий же день вышвырнут с работы.

– А что, если поговорить с бывшими швейцарами? Ну, с теми, которые уже уволены или ушли сами?

– Где же таких искать?

– Можно поместить в газетах объявление, что, мол, предлагается высокооплачиваемая работа для швейцаров и лифтеров, хотя бы один год проработавших в любом из пяти эксклюзивных жилых домов Нью-Йорка.

Мэйсон Тейт посмотрел в окно. Затем вытащил из кармана пиджака шоколадку, отломил два квадратика и принялся методично жевать, словно поставив себе цель непременно смолоть шоколад в муку.

– Если я позволю вам поместить подобное объявление, неужели вы и впрямь надеетесь найти что-то интересное?

– Держу пари на свою месячную зарплату, – холодно ответила я.

– Ладно, – кивнул он. – Договорились. И пусть это станет новой ступенькой в вашей карьере.

* * *

В пятницу я, как всегда пешком, отправилась на работу чуть раньше обычного.

Мы в течение трех дней помещали в «Нью-Йорк таймс», «Дейли ньюз» и в «Пост диспетч» свое объявление, предлагая желающим явиться в здание «Конде Наст» сегодня к 9.00 утра. Слухи о моем «пари» с Тейтом быстро распространились по всей редакции, и кое-кто из наших ребят даже начинал насвистывать и отбивать ритм, когда я проходила мимо. Впрочем, в данных обстоятельствах на них вряд ли стоило обижаться.

В то время здания на Пятой авеню все еще выглядели так, словно они за одну ночь успели прорасти из-под земли и исчезнуть в облаках, как тот волшебный боб из сказки братьев Гримм.

В 1936 году великий французский архитектор Ле Корбюзье опубликовал маленькую книжку «Когда соборы были белыми», в которой подробно описал свою первую поездку в Нью-Йорк и свои первые впечатления от этого города. Подобно Уолту Уитмену он воспевал жителей Нью-Йорка и темп их жизни, а также небоскребы, скоростные лифты, кондиционеры, дома со стенами из полированной стали и зеркального стекла. Нью-Йорк обладает таким мужеством и энтузиазмом, пишет он, что способен все начать сначала, отослав ставшее ненужным на строительный двор и превратив его в нечто куда более великое…

После прочтения этой книги, когда идешь по Пятой авеню и смотришь на башни небоскребов, начинает казаться, что любая из них способна привести тебя к той курице, что несет золотые яйца.

Но в начале лета 1938 года другой гость, приехавший в наш город, смотрел на него с иной точки зрения, намереваясь получить свой барыш. Это был некий молодой человек по имени Джон Уильям Ворд. Примерно в 11.30 утра он вылез на горизонтальную балку на семнадцатом этаже отеля «Готем». Его вскоре заметили, и внизу моментально собралась внушительная толпа. Мужчины останавливались, забросив куртки на плечо и придерживая их за вешалку согнутым пальцем. Женщины в волнении обмахивались снятыми шляпками. Репортеры собирали высказывания, а полиция старательно расчищала тротуары от зевак, чувствуя, что в любой момент…

Но этот Ворд по-прежнему стоял на балке, явно испытывая терпение репортеров, полицейских и любопытствующих, а заодно искушая скептиков, которые тут же принялись рассуждать о том, что вряд ли у него хватит мужества и на то, чтобы продолжать жить, и на то, чтобы покончить со своим жалким существованием. Во всяком случае, именно так они говорили, пока он не прыгнул. Это случилось в 22.38 вечера.

Наверное, все-таки панорама Нью-Йорка вызывает не только восторги, но и некоторые иные желания.

В вестибюле «Конде Наст» было пока совершенно пусто, что обещало мне быстрый подъем на свой этаж и безо всяких попутчиков. Но когда я уже двинулась к лифту, охранник Тони помахал мне из-за своей стойки, как-то странно мотнув головой в сторону самого дальнего угла вестибюля.

– Привет, Тони. Что случилось?

Оказалось, что там, на новеньком диванчике – хромированная сталь и натуральная кожа, – сидели два оборванца, держа в руках шляпы. Небритые, опустившиеся, они были похожи на тех забытых Богом несчастных, которые заходят в сельские церкви послушать проповедь только для того, чтобы после этого получить свою миску супа. Они выглядели так, словно не признали бы даже марихуану, если бы та была завернута в целлофан и продавалась по пять долларов десять центов за упаковку. Господи, подумала я, как же мне придется унижаться, чтобы убедить мисс Маркхэм взять меня обратно?

– Они уже торчали снаружи, когда мы двери открыли, – сказал Тони, стараясь не двигать губами. И, скосив рот в мою сторону, прибавил: – Между прочим, от того, что слева, пованивает.

– Спасибо, Тони. Я возьму их с собой наверх.

– О’кей, мисс Кет. Конечно, забирайте. Но что мне с остальными-то делать?

– С остальными?

Тони вышел из-за стойки и открыл дверь на лестницу. Там, оказывается, собралась целая толпа людей всех цветов и размеров. Некоторые, как и те двое, что сидели на диванчике, выглядели так, словно приехали на Манхэттен в кузове грузовика, но были и такие, что походили скорее на британских слуг, вышедших на пенсию. Там были ирландцы, итальянцы и негры; люди, казавшиеся хитрыми или искушенными в житейских делах, брутальными или благонамеренными. Они сидели на ступеньках парочками вплоть до поворота лестницы на второй этаж, а дальше исчезали из вида.

Завидев меня, какой-то высокий хорошо одетый человек, сидевший на первой ступеньке, встал и вытянулся по стойке «смирно», словно я была командиром, вошедшим в казарму. Мгновением позже точно так же стояли уже все, кто находился на лестнице.

Глава двадцать вторая

Нигдешний остров[171]

Где-то в середине ноября в субботу Дики, Сьюзи, Велли и я приехали в Гринвич-Виллидж, намереваясь встретиться с остальными в джаз-клубе «Lean-To». Дики от кого-то слышал, что там чуть ли не по ночам собираются музыканты из нижнего города и играют всякие свои импровизации, и решил, что, раз музыканты все еще в этот клуб ходят, он не испорчен присутствием пижонов с голубой кровью. Оказалось, что на самом деле привязанность музыкантов к этому клубу связана с тем, что его владелец, старый еврей, туповатый, но чувствительный, всегда готов одолжить им деньги без каких-либо процентов. По этой причине музыканты собирались бы в «Пристрое», даже если бы там присутствовали представители всего «Светского календаря»[172]. Но конечный результат был всегда один и тот же: если проторчать в этом клубе допоздна, вполне можно было услышать нечто новенькое и нефильтрованное.

Этот клуб успел стать куда более модным, чем год назад, когда мы с Ив регулярно там бывали. Теперь в клубе имелась и девушка-гардеробщица, и