Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

Глава восемнадцатая

Вестминстер. Ноябрь 1470 года.

Как только на смену октябрю пришел ноябрь, погода значительно ухудшилась. Снег начал покрывать землю на рассвете пятницы, пришедшейся на день поминовения усопших, и, когда Елизавета Вудвилл разрешилась ребенком, город замер, словно непривычный по мощности вихрь смел с улиц все признаки жизни, взбив Темзу в ледяную пену, разметав везде страх затопления низко лежащих берегов и затянув всех, за исключением самых безрассудных лодочников, под крыши таверн и питейных домов.

Элисон, леди Скроуп из замка Болтон, возвращалась в Иерусалимскую палату жилища аббата, находившегося в пределах бенедиктинского аббатства святого Петра в Вестминстере. Именно здесь Елизавета нашла приют для себя и своих детей.

Супруга Эдварда получила прием теплее ворчливого разрешения остаться, приходящегося на долю несчастных низшего ранга, явившихся со ссылкой на старинное право убежища. Томас Миллинг, господин аббат, встретил жену изгнанного йоркистского короля, как если бы она до сего дня была спутницей правящего монарха, использующей его личные комнаты для собственных нужд. Ей было намного уютнее, чем в любых других возможных обстоятельствах, но Элисон охотно допускала, что это положение являлось полным падением для женщины, привыкшей к блеску королевских дворцов в Вестминстере, Элтаме, Виндзоре и Шене.

Элисон удерживала в равновесии маленький деревянный поднос с испускающей пар кружкой с заваренными листьями малины. Не то, чтобы она предполагала нужду Елизаветы в их прославленном терапевтическом эффекте. Напротив, Элисон наблюдала мало появлений на свет, произошедших так легко, как у ребенка королевы, но Марджери Кобб, акушерка, согласилась дать напиток роженице.

В дверях пришлось остановиться. Симпатии к Елизавете Элисон не испытывала и согласилась ухаживать за ней только, чтобы помочь другу и северному соседу своего мужа, графу Уорвику. Но сейчас она признала, они составляли трогательную картину, - мать с ребенком, устроившимся у ее груди, и старшая девочка, прелестное дитя, выглядевшее старше истинного возраста - неполных пяти лет, прикорнувшая у изножия кровати и с крайним интересом рассматривающая сосущего молоко младенца.

Как падают сильные мира сего, пришло в голову Элисон вместе с чувством злобного удовлетворения. Женщина, которая еще недавно ела с золотых блюд, сейчас поддерживает себя и детей половиной говяжьей туши и двумя барашками, еженедельно доставляемыми ей мясником, сочувствующим йоркистскому делу, и корзинками, отправляемыми милосердной герцогиней Йоркской.

Положение Елизаветы Элисон не трогало. По ее мнению, бывшая королева должна была испытывать благодарность, потому что Уорвик оказался человеком чести, презревшим возможность отомстить женщине. Разве он не просил лично, чтобы она ухаживала за женой Эдварда во время ее родов? Элисон предчувствовала, что Уорвик незаслуженно облагодетельствовал Елизавету, и, стоит только ситуации перевернуться, не сможет рассчитывать на ответные добрые действия.

Единодушно с мужем Элисон считала их друга самым великодушным со дня начала осуществления его полномочий. Он не взыскивал кровных долгов, не искал уплаты старых счетов. Разумеется, Уорвик не потратил ни минуты на восстановление канцлерства и казначейства своего брата, архиепископа Йоркского, напротив, он простил человека, занимавшего пост канцлера и казначея до ниспровержения Эдварда, Роберта Стиллингтона, епископа Батского и Уэльского. К огромному изумлению Элисон, всесильный граф даже согласился простить одного из младших братьев Елизаветы. Когда 26 ноября произошло собрание парламента, и Элисон и ее супруг знали, - Уорвик намеревался искать лишь два законопроекта о праве на трон, на имя Эдварда Йорка и его брата, Ричарда Глостера.

При входе в комнату Элисон Елизавета подняла взгляд, и вошедшая подумала, что женщина, оправляющаяся после родов, не имеет права выглядеть такой прекрасной, как бывшая королева, это рождает жуткое и противоестественное впечатление. Говорившие о позолоте волос Елизаветы не грешили против истины. Они зачаровывали пышностью, блеском, чистейшим серебристо-светлым оттенком и даже сейчас, в беспорядке разметавшись по груди и плечам, вызывали единственное желание - прикоснуться, удостовериться, что они в действительности такие мягкие и шелковистые, какими кажутся. Кожа создавала ощущение совершенства, способного выдержать самую придирчивую проверку. Элисон, не без зависти, усомнилась, есть ли у Елизаветы пятна и веснушки, со временем становящиеся уделом ее менее удачливых сестер. У нее были полные губы, выступающие в расслабленном состоянии, и высоко расположенные густые брови, часто воспеваемые менестрелями и поэтами. Только с цветом глаз Елизавете не удалось удовлетворить модные требования современности, - предпочтение отдавалось ярко-голубому цвету, а в обрамленных тяжелыми веками очах сверкала по-кошачьи зеленая радужка.

Леди Скроуп знала, Елизавете исполнилось чуть больше тридцати лет, что считалось возрастом поздним и от расцвета женской прелести уже далеким, однако, предоставленная ее попечению роженица обладала телом, вызывавшим желание у каждого мужчины и зависть у каждой женщины. Ни один человек, увидевший бы полную упругую грудь, не подумал бы, что Елизавета успела дать жизнь шести детям. Не в первый раз Элисон пришло в голову, наверняка существует крупица правды в тех россказнях, что связывают имя королевы с практикующими черную магию.

Первую реакцию Елизаветы на ошеломляющие вести из Донкастера Элисон лично засвидетельствовать не привелось. Ходили слухи, что сначала она отказывалась поверить им, упрямо отвергая все доказательства, ей приводимые, и продолжая придерживаться принятой линии поведения до получения в спешке нацарапанного собственной рукой мужа письма. Говорили, королева начала впадать в истерические припадки, эмоциональные всплески, чей накал порождал страхи о благополучии вынашиваемого ребенка. Восстановление произошло, тем не менее, довольно скоро, ибо Елизавета решила забрать к себе в убежище все драгоценности и большую часть гардероба.

Минуло уже две недели со дня появления здесь Элисон. Она напрасно искала трещины в дистанцированном хладнокровии, защищающем Елизавету от мира, какие бы боль или страхи ни мучили ее в часы уединения. Надо было признать, жена Эдварда замечательно справлялась с гнетом сложившихся обстоятельств. Как бы это не уязвляло гордость леди Скроуп, она знала, в случае попадания в аналогичную с Елизаветой ситуацию, у нее не получилось бы и половины сделанного так мало симпатичной ей особой.

'Как он?'- сподвиглась на вежливый вопрос Элисон. Какая жалость, что дитя должно было оказаться мальчуганом! Насколько проще пошли бы дела, подари Елизавета жизнь еще одной дочке.