Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи - Новелла Матвеева

Круги чтения

Читатель-чувственник, сластёна любострастный,С губами, вроде как сосущими лимон.Лишь похождениями бредит он, злосчастный,Но Приключения — не восприемлет он!

       И вольный парусник, и в море путь опасный,       Шторм, абордаж, побег — его вгоняют в сон,       Как монотонное ворчанье дамы классной,       Оберегающей девичий пансион.

Как едко он острил (чуть не с Вольтером вместе!)Над добродетельностью «ангелов» и «дев»!Потрафим; подгребём к нему пригоршню бестий,Таких же, как он сам! Но вдруг, рассвирепев,

       Он вместе с «ангельством» пиратство отметает       И — уж без примесей — бульварщину читает!

Хиппиоты

О тех, кто живёт без заботы, но рваным не ходит отнюдь,Сказала бы я: хиппиоты. До хиппи им долго тянуть!Вот хиппи. Их курточки рваны, и нос у них синий такой…А вот хиппиоты. Карманы дублёнок набиты деньгой.

Не хиппи мне здесь эталоном. Но мерзок мне всяк их пророк!(Лишь тот и зовись отрешённым, кто выбросил свой кошелёк!)Вот хиппи. Живут под мостами. От холода ночью дрожат.А вот хиппиоты: хвостами ондатр, барахлом дорожат!

Но зная, сколь бедные святы, всё пробуют в нищих пожить,Искусственные заплаты к богатому платью пришить.И хоть золотого — солидно — тельца осязают в руках,Жизнь хиппи им, дурням, завидна, как тень журавля в облаках.

В комической жажде сиротства, со вскинутым к небу лицомВсё мнят они выследить сходство меж тем журавлём и тельцом.Эх! Дом журавля разоривши, учитесь своих узнавать…Мечтательные нувориши, гаврошами вам не бывать!

Как мучающая мелодия, в их пышные вкралась дома,Подделанная под лохмотья — индейская бахрома.Но… если застенчиво лезет богатство из дыр, то на комСорвёшь? Кто гаврошеством грезит, тот должен быть сам бедняком.

Мадонна! Призрей хиппиота! Скажи ему, как ему быть;Как честную бедность поэта с тугим кошельком совместить?Ты что ж, брат? — и гульдены множишь, и нищенство любо тебе?Захочешь быть бедным — не сможешь. Загниешь в бесплодной борьбе.

Есть хиппи. А есть хиппиоты. Влюбленные в нищенский стяг,Ненужных им стран патриоты, сидячие слуги бродяг…Я знаю, что можно не видя любить и невидимым жить.Но можно ли, в комнатах сидя, бродяжьему флагу служить?

Я знаю, что можно и это: у скальдов дорога — в груди,Условно пространство поэта, а свет — всё равно впереди.Но можно ли, жмурясь коварно, за деток обкуренных пить?Шептать, что спасенье вульгарно, и жизнью сей взгляд не купить?!

Сидеть хоть на малом приколе (на краешке стула хотя б)И славить — в неведомом поле последний бродяжкин ухабИ пот ледяной?! Поелику (питомцам контор страховых)Их гибель нужна вам для шику, для вставки в тираду и стих!

Чудовищные хиппиоты! Романтики с наглым брюшком!Их краски, их вирши, их ноты — в согласии с их кошельком.Но смерти щемящая флейта всё манит их в серости дней.Чьей смерти? Своей или чьей-то? Тьфу, пропасть! Опять не своей!

Им нравятся травы, канавы, гитары, порывы дождяИ чувство, что юноши правы, от общества в ночь уходя…И Сартром взмахнёт грациозно, и мешкающих подтолкнет…Но в то, что для хиппи серьёзно, не верит крепыш хиппиот.

Есть хиппи, а есть хиппиоты. И хиппи (как в небе стрижи,Земной убегая заботы) не верят ни правде, ни лжи.Цель хиппи нельзя обозначить. Цель хиппи — концы отдавать.А цель хиппиота? Подначить. Оплакать. Романтизовать.

Прекрасная марихуана! Как сказки твои хороши!Дай неба нам! Дай океана! От тёмной земли отреши!Судьба — нападательный минус… Оскомина жизни горька…Печальный курильщик! Возьми нас, прими нас в твои облака!

В твоих-то хоромах уютней! Мы будем довольны судьбой!Как крысы за гамельнской лютней, мы ринемся вслед за тобой!Но хиппи, наследник печали, растаял в кипящем дыму,И зрители сразу отстали, которые льнули к нему.

Подначка — великое дело! Прекрасная вещь — западня!Воспеть же! (Отпеть же!) И смело вернуться к насущности дня.Но вскорости ж — новые траты… И снова увязывать вамИскусственные заплаты с естественной тягой к деньгам.

Так хиппи, лишась интересов, несут на загривке, под блюз,Своих неотвязчивых бесов дублёный и замшевый груз.Мостами, лесами проносят на ниточках тоненьких шей,Не чуя, как носят, где сбросят непрошеный тучный трофей.

Готовый к любым присосаться системам, филистер живётБанальный. Не все согласятся, что имя ему — хиппиот.Трудней, чем зарубки на сучьях, давать хитрецам имена:Их лики меняются. Сущность их — та же во все времена.

Буржуйство! Тебе не впервыеКататься у нищих на вые!На сотнях мостов, поворотов (Америка, Лондон, Мадрид) —Глянь: хиппи несут хиппиотов. Кто смотрит — всегда разглядит.

«Кто в романтику жизни не верит…»

Кто в романтику жизни не верит,Тот не верит (нелепая туша!)В океан, на земле занимающийВтрое более места, чем суша!

Но и логику тот ненавидит,Кто, упёршись копытами в берег,Смотрит в море, — а моря не видит,Смотрит в небо, — а в небо не верит.

Адам и Ева

— Нет! — сказала Ева. — Я упряма:Я не выйду замуж за Адама!            — Но почему и отчего? —            Скажи мне, будь добра!            — Да он калека! — у него            Недостаёт ребра.

Закон песен

Хороводы вакханок в экстазе,Фавна к нимфе копытца несут…Что ж, сойдет, как рисунок на вазе,Но для лирики — чистый абсурд!

       Лишь небесная страсть остается       В песнях вечной. (Лаура, живи!)       Существует, но вряд ли поется       Земноводная грубость любви.

Кто там в рощу так робко прокрался?Притаился под сенью ветвей?Пой! — пока на балкон не взобрался,Не назвал Инезилью своей.

       Пой — пока, по искусства законам,       Девять Муз во главе с Купидоном       Девять шёлковых лестниц совьют…       Серенады поют — под балконом.       На балконах — уже не поют.

И, тем паче, с высот геликоновТот сорвётся, кто тайны притоновС гордым видом выносит на суд.(Вас на пуговицы переплавят,Сир! А пуговицы — пропьют!Кто же карту краплёную славит?!Спрячь её, незадачливый плут!)

       Очень многое — так нам сдается, —       Существует. Но… ах! — не поётся.       Грусть — поётся. Надеждой на чудо,       Упованием песня жива.       Но у блуда нет певчего люда;       Вещий голос-то взять им — откуда?       (Что поделаешь — жизнь такова!)

Только тот, кто любви своей силойЗа возлюбленной тенью в АидМог спуститься, —       Тот песню для милойВ неподкупных веках сохранит.

       Коль же скоро во всяком напеве       Похоть та же и разницы нет,       То за что же вакханками в гневе       Был растерзан великий поэт?

Жизнь — цветок. Ей закон — аромат.Не ищи же, теряясь по сортам,Божью искру в Калачестве Тёртом,Друг мечты и романтики брат!

       Пой — цепляясь на лестничном шёлке;       Пой — пока твои мысли невинны       И пока на губах молоко       Не обсохло…               Пути твои долги,       Твои лестницы — длинны-предлинны,       Твой балкон — высоко,                                       высоко…

О юморе