Столетняя война. Том III. Разделенные дома - Джонатан Сампшен

Далее двигались 30 повозок с багажом, запряженных четверками лошадей; 40 сокольничих, каждый из которых нес на руке двух больших птиц, все в окружении своры борзых и других охотничьих собак; 150 оруженосцев, одетых в черные и синие плащи из шелка и атласа, и 80 рыцарей в алом и черном, ехавших по четыре в ряд; 8 булавоносцев в ливреях короля Франции; 30 оркестрантов в золотых одеждах и с расшитыми драгоценностями воротниками; 6 дворян на больших боевых конях, одни в одеждах, отороченных мехом, другие с драгоценными воротниками и налобными повязками; и 2 человека, держащие перед собой мечи наперевес. За этой большой кавалькадой ехали герцоги Анжуйский и Бургундский и кардинал-епископ Амьенский, канцлер Франции; все трое были одеты в ткани из золотого и синего дамаста и головные уборы, усыпанные драгоценными камнями. За кавалькадой французских послов следовали два папских легата с большой свитой епископов и клерков и эскортом из 1.600 всадников. Английская делегация наняла дом на пути следования, чтобы незаметно наблюдать за зрелищем из-за занавесок окон верхнего этажа. Но их укрытие было указано французским королевским герцогам, когда они проезжали мимо. Наблюдателям пришлось спасать свое достоинство и отодвинув занавески, кланяться и отпускать неподготовленные шутки[358][359].

Конференция вновь открылась на бесперспективном политическом фоне в обеих странах. Первоначально назначенное на 15 сентября открытие неоднократно переносилось, как правило, по настоянию французов. Они отказывались согласиться на повторную встречу в Брюгге на том основании, что чувствовали себя там небезопасно, в то время как англичане отказывались встречаться с ними где-либо еще. Около двух месяцев герцог Анжуйский околачивался в Сент-Омере, а Джон Гонт — в Кале, пока решался этот вопрос. Этот спор имел все признаки стиля ведения переговоров герцогом Анжуйским, как признал герцог Ланкастер, когда ему об этом рассказали. В последнее время Людовик Анжуйский укреплял свое влияние в Париже после нескольких лет относительного забвения. Его появление в качестве главного шефа французской делегации было плохим предзнаменованием. "Давайте, по крайней мере, проявлять добрую волю в мирное время и воевать во время войны", — сказал герцог Ланкастер, опустив голову на руки[360].

30 декабря 1375 года оба посольства одновременно вошли в церковь Сент-Донатьен по разным лестницам. Послы каждой стороны сняли головные уборы, низко поклонились и поцеловали друг друга в губы. Но их переговоры не продвинулись ни на шаг. Легаты  даже не пытались решить вопрос о суверенитете. Они сразу перешли к предложению, которое они выдвинули еще в марте, чтобы обойти этот больной вопрос. Предложение предусматривало сорокалетнее перемирие, фактически мир, но сохраняющий территориальный статус-кво, в целом благоприятный для французов. Обсуждение, однако, было омрачено едкими спорами о неудачах нынешнего временного перемирия. Английская делегация представила два списка жалоб на нарушение перемирия французами на юго-западе, на что французы ответили своим собственным списком встречных претензий по поводу деятельности гасконских компаний. После того, что легаты деликатно назвали "многочисленными спорами и дебатами", они, наконец, составили многословный проект предлагаемого перемирия. Практический эффект этого документа заключался в подтверждении оккупации французами всех отвоеванных провинций и удалении англо-гасконских гарнизонов с отвоеванных территорий. Взамен легаты предложили французам выплатить английскому королю единовременную ренту, распределенную на сорок лет перемирия. Все patis и личные выкупы, уже причитавшиеся на момент заключения перемирия, оставались в силе, но новые поборы прекращались. Примерно такие же меры были предложены для Бретани. Иоанну IV должно было быть позволено сохранить за собой три города — Оре, Брест и Сен-Матье, которые были заняты английскими гарнизонами от его имени, и получать пенсию из доходов герцогства. В противном случае он должен был покинуть герцогство и примириться с потерей своих земель, теоретически на время перемирия, а фактически навсегда. Примерно в середине февраля обеим делегациям было поручено отправить некоторых из них домой для консультаций со своими правительствами по этим предложениям[361].

Английский король и его советники изучали предложения легатов в течение последней недели февраля 1376 года и отнеслись к ним реалистично. В их ответе, в котором они спорили по деталям, но соглашались с основными принципами, чувствовалась усталость. В конце концов, от них не требовали уступить ничего такого, чего бы они еще не потеряли. Они отказались от надежды, которую когда-то питали, переломить свою судьбу на поле боя и даже были готовы отказаться от поддержки Иоанна IV , если бы смогли удержать за собой Брест. Их главным интересом было получение как можно большей ренты за потерянные провинции. Однако, когда заседания возобновились 4 марта 1376 года, стало очевидно, что опасения французов носили более фундаментальный характер. Их беспокоил статус английского короля в провинциях, которые он продолжал занимать в течение следующих сорока лет и они не были готовы согласиться с тем, чтобы он называл себя там королем Франции. Они не давали никаких обещаний относительно того, будут ли принимать апелляции из английского герцогства во время перемирия. Таким образом, проблема суверенитета, в конце концов, не была решена. Вторая сессия конференции закончилась, как и первая, тупиком и временным перемирием. 12 марта 1376 года было решено продлить действующее перемирие на девять месяцев до 1 апреля 1377 года. Послы должны были встретиться снова 1 июля, чтобы дать окончательные ответы своих правительств на предложения легатов. Тем временем французские королевские герцоги обещали сделать все возможное, чтобы сдержать Бертрана Дю Геклена, новости о действиях которого в Перигоре начали доходить до делегаций в Брюгге, и убедить Энрике II отменить морскую кампанию, которую он планировал на лето. Но они не дали никаких гарантий ни по одному из этих пунктов. Когда английская делегация вернулась в Вестминстер в начале апреля 1376 года, она, должно быть, чувствовала, что мало чего добились[362].

* * *

Через три недели после возвращения английской делегации буря разочарования и гнева, спровоцированная семью годами неэффективного правления и военными поражениями, обрушилась на головы министров Эдуарда III. 28 апреля 1376 года в Вестминстере открылся Парламент. На следующий день, в первый рабочий день, канцлер, сэр Джон Найвет, произнес традиционную речь, объясняя причины созыва. Главными заботами короля, объявил он, были оборона Англии и ведение войны на континенте. Для решения этих задач правительству, как всегда, требовались новые субсидии. Найвет попросил десятину у духовенства, десятую и пятнадцатую части у мирян и продление действия таможенных пошлин по крайней мере на год. Эти требования были сравнительно скромными. Но они стали прелюдией к крупному политическому кризису, первому из череды внутренних потрясений, которым суждено было подорвать военные усилия Англии в течение следующих двух десятилетий и изменить отношение английского правительства к миротворческому процессу.

После речи канцлера члены Палаты Общин удалились на свое обычное место для обсуждения в большой многоугольный дом капитула Вестминстерского аббатства. Там