(не)свобода - Сергей Владимирович Лебеденко

– А другие сотрудники театра – они в курсе?

– Конечно. Ну, точнее, предполагают.

– И что, это не мешает?

Рубцевич улыбнулся.

– Ну, а что они скажут? Что у вас звукорежиссер – чекист? Да я последний раз хер знает когда лично отчитывался. Никто им не поверит, ну, или сделают вид, что не поверят. Своих дел по горло, еще вот только разоблачениями заниматься… – Он кивнул на монетку: – Ты кинь еще раз.

– Ты же уже… проверял?

– Никогда не поздно удостовериться еще раз.

Фомин пожал плечами, подбросил монетку, она едва не угодила в чашку, отскочила – второй раз выпал «орел», – и Фомин отпил кофе.

– Так что там с экспертами?

– Ну, смотри, есть две линии – линия Академического театра и линия Леонова. Такая, более консервативная, православная. Первая очень надежная, нормальные ребята сидят, правда, с цифрами вечная у них путаница, и еще… – Он затянулся. – Как бы сказать. На каждом суде к ним вопросы, на каждом. А один из этих стоит, рот разинул, а сказать ничего не может. Нет, наверное, для дел поменьше, не таких, как с этим твоим Шевченко, – оно бы и подошло. А тут… вопросов будет много.

Фомин понимающе кивнул. С экспертами он и сам постоянно мучался.

– А что со второй линией?

– По православной линии эксперты всегда надежные, идеологически правильные, знают, что́ на суде сказать надо, – Рубцевич затушил сигарету и только теперь притронулся к кофе, – но мы с Леоновым больше не работаем.

– Ого? Почему?

– Да нас тут встряхнули маленько, – поморщился Рубцевич. – После того, как одного сотрудника второго управления журналисты запалили на обысках в театре. Перетрясли всю службу, скандал стоял такой, что боялись, сейчас погоны со всех полетят… Обошлось в итоге малой кровью – лишь того паренька попросили на выход, ну, сам виноват, засветился… Но с Леоновым теперь никто из наших работать не будет.

Фомин нахмурился.

– Так это он кашу с театром заварил?

– Думаю, нет. Скорее, хотел воспользоваться. Пропихнул в дело «своего» следователя, договорился с нашей конторой – чтобы от нас человечек тоже наблюдал за ходом следствия… Ну, а дальше ты в курсе. Сам подумай: ну кто теперь захочет работать с человеком, от которого столько гонора – смотрите на меня, я то и се, спаситель русской цивилизации, нихуя себе, – а в итоге мы такие риски несем?

– Никто, – согласился Фомин.

– О чем и речь. А по твоему вопросу – давай я тебе сейчас список озвучу, а ты сам решай, с кем на суде заявиться.

Пока обсуждали список, Фомина не покидала одна мысль. Он наконец докрутил ее, как раз когда последний контакт был записан в память телефона.

– Я все-таки не понимаю. Вот ты работаешь звукарем в театре. И зачем ты помогаешь своих же топить?

– Ну, если честно, мне наш современный театр просто до пизды, – Рубцевич хмыкнул. – Видишь ли, они до сих пор думают, что Кастелуччи, Вырыпаев, Терзопулос, Цитрин, Уилсон – это охуеть какой авангард, что-то супер-инновационное. Пластика, мол, хуястика, мизансцены, театр как супер-зрелище, спектакли по тридцать шесть часов – смотрите, вот как надо, в эпоху быстрых медиа-хуедиа и так далее. А что по факту? А по факту как сидел зал перед сценой, так и сидит. Бля, это смешно, даже писатели уже поняли, что никому не интересно пассивно потреблять, тебе там и мультимедиа докручивают, и чаты прямо в тексте книги, чтобы обсудить. А эти всё еще делают вид, что всем интересно смотреть, как где-то на далекой сцене актеры дрыгают ногами, и за это дерут со зрителя десять тысяч рублей.

– А надо как-то по-другому?

– Конечно! – Рубцевич подался вперед. – Театр должен быть в постоянном контакте со зрителем! Театр должен быть перформансом! Когда идешь по улице – и актеры взаимодействуют с тобой, вторгаются в твое пространство, заполняют собой всё. И ты уже не понимаешь, где – театр, а где – не театр. Был один режиссер – он ставил спектакль: он сидит на ступеньках, ты протягиваешь ему билет на представление, а он тебя нахуй посылает! – Рубцевич засмеялся. – Вот это я называю нормальный театр.

– Кажется, мне не понять такого, – с вежливой улыбкой ответил Фомин.

– Правильно, старик. Потому что ты нормальный мужик и своим делом занят. А не эти, – Рубцевич поднялся, неопределенно махнув рукой. – По мне так гори они все огнем, эти академические театры, пусть искусство выходит на улицу.

– Но тогда ты останешься без работы, – заметил Фомин.

– Да и ебись она конем! У меня еще одна есть! – ухмыльнулся Рубцевич. Потом кивнул на лежащую на столе «орлом» вверх монетку. – Тебе третий раз осталось кинуть.

Рубцевич направился к выходу, а Фомин, посомневавшись, поднял монетку и подбросил. Она приземлилась прямо на грань, повращалась по деревянной столешнице и упала. Фомин удовлетворенно кивнул и вышел из буфета. Лампочки с датчиками движения потухли за его спиной.

Саша

Проблемы возникли на стадии гардероба. Что надеть, когда идешь в театр с православным магнатом и его сыном? В итоге остановилась на черном шифоновом платье с мелким звездным принтом, которое купила весной за две тысячи, чтобы сходить со Светой на концерт. Вроде две тысячи, а всё равно платье.

На крупном Романе пошитый под заказ костюм смотрелся великолепно; впрочем, было бы странно, если бы было наоборот.

– Мы поедем на твоей или?..

– Не-не, – отмахнулся Роман. – Отец не любит, когда я вожу «Смарт». Говорит, пидорство, – Роман посмотрел на часы. – Поедем на такси. Я сейчас вызову «бизнес».

Саша с сомнением смотрела, как экран телефона Романа рассекают красные и желтые линии. Это была карта Москвы.

– А может, на метро? Всё быстрее получится, чем по пробкам…

Роман расхохотался, запрокинув голову.

– Прости, я от неожиданности… – Он вернулся к экрану смартфона и серьезно сказал: – Леоновы на метро не ездят.

На сей раз фыркнула Саша.

Потом они ползли по Садовому, в красном блеске стоп-сигналов, и Саша смотрела, как по пешеходным переходам бегут девушки с каре, и думала, что она вполне могла бы быть среди них сейчас и, возможно, кто знает, была бы намного более счастливой.

Расстегнув пиджак на нарастающем хозяйском брюшке, Роман рассказывал о том, как на последних отборочных соревнованиях их обошла команда из Украины, точнее, из Украины и Татарстана (капитан команды был татарином), и что история повторяется: как раньше империю терзали казаки и татары, так и теперь они мешают русским добиваться своего. Саша слушала его рассеянно и ничего не отвечала, рассматривая велосипедистов, которые один за другим обгоняли их