Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

какие-то тайны, еще существующие в этом месте назначения, которое взирает на них с безразличием и качает головой, прежде чем втюхать им зеркала и бусы.

Хотя, возможно, все совсем не так. С неменьшим основанием можно утверждать, что мои спутники ничем не отличаются от конрадовских матросов с их оседлым образом жизни. Поскольку мои спутники не знают, что такое путешествие, и, расположившись в самолетном кресле, просто сидят и ждут, когда их доставят в другой аэропорт; для них фактически нет расстояния между повседневными заботами и далью, между своим собственным и чужим, между стереотипными представлениями и сомнениями.

В результате, куда бы они ни прилетели, они окажутся там же, откуда уехали. Увидят точно то же самое, что собирались увидеть. А если они этого не увидят, то пусть турбюро ждет от них жалобы. Они хотели увидеть подтверждение своим представлениям о дальней стране. И ничего другого. Это стало бы доказательством, что отпуск удался на славу. Вот смотрите. Предположим, они увидят, что обитатели этой дивной южной страны вовсе не гуляют дни напролет без дела, просто наслаждаясь жизнью, а трудятся в поте лица, создавая валовой внутренний продукт. Прибывшие с севера туристы не захотят это видеть, а то их отпуск, считайте, провалился. Или предположим, что в этой далекой таинственной стране на Востоке уже не увидишь живописной бедности — наоборот, теперь там крепкая, хорошо организованная экономика, работающая более эффективно, чем в стране, откуда приехал турист. Во избежание экзистенциального кризиса наш европеец закроет глаза. Он ведь рассчитывал прогуляться по набережной, засунув руки в карманы, чтобы увидеть подтверждение своего превосходства. Они также ведут оседлый образ жизни, потому что место назначения для них неважно. Их цель — перемещение с одного места в другое само по себе. Разреженная атмосфера — их среда обитания, они не ищут ничего, кроме предсказуемости аэропортов, которые, с неизменно сверкающими залами прибытия и вылета, отличаются один от другого разве что названием. Хотя, возможно, дело обстоит как-то иначе.

Я не мог додумать эту мысль и задремал, склонив голову к иллюминатору. Потом разом проснулся, так как в полусне сообразил, какое трогательное зрелище являем мы с англичанином, когда дружно посапываем, сидя плечом к плечу. Я решил демонстративно смотреть в окно. Самолет пошел на посадку. На нас наступало море.

Мне уже раньше бросалось в глаза, что с высоты море не похоже на море. То, что видишь из самолета, не похоже на воду. Разумеется, вода есть вода, однако если довериться только зрению, то кажется, что это какая-то другая материя, но я никогда не мог придумать, какая именно. Всякий раз, когда мне доводилось наблюдать этот феномен, я заключал, что он заслуживает более тщательных размышлений. И вот теперь решил, что пора этим заняться. Чтобы вернуть свою исключительную позицию на борту самолета хотя бы в собственных глазах, я приказал себе стать тем единственным из всех пассажиров, кто найдет точную метафору для описания моря, увиденного с самолета. Отсюда очень странно выглядят волны, напоминающие морщины на его поверхности, на первый взгляд совершенно неподвижные, а если хорошенько вглядеться, то и тогда почти неподвижные. Это больше похоже на поверхность нефти, чем воды. Такое сравнение мне не очень понравилось. Оно правильно отражало мнимое различие в вязкости воды, наблюдаемой с берега, и воды, наблюдаемой сверху, но вызывало в сознании образ нефтяной пленки на волнах и, соответственно, поверхностного загрязнения, в то время как то различие, которому я подыскивал название, носило более сущностный характер.

Я играл с мыслью сравнить вид моря из самолета с жидким металлом вроде ртути, но, поскольку большинство людей, включая меня самого, никогда не видели таких огромных емкостей, наполненных ртутью, данная метафора была бы не совсем понятной. Может, сравнить его с алюминиевой фольгой? Но это навело бы на мысль о блеске, что было лишним, ведь я искал метафору для статичных морщин на воде, в которые с такого расстояния превращаются волны. Измятая алюминиевая фольга. Морщины на поверхности воды были похожи на фольгу, которая сначала была скомкана в плотный шарик, а потом осторожно-осторожно, без разрывов разглажена. Что никогда не удается вполне. Этот образ был довольно-таки точный, но немного мудреный. Расплавленная пластмасса. Пожалуй, еще лучше. Я снова посмотрел в иллюминатор и решил, что нашел искомый образ. С неба море выглядело как расплавленная и вновь застывшая, там и сям покрытая пузырьками, ни к чему не пригодная темно-синяя пластмасса. Удовлетворенный, я откинулся на спинку кресла. Самолет совершил мягкую посадку.

Глава пятнадцатая. Интертекстуальность

1

День был уже в самом разгаре и время завтрака давно миновало, когда мажордом гранд-отеля «Европа», господин Монтебелло, стоя на крыльце главного входа, заметил вдалеке медленно приближавшуюся по длинной подъездной аллее измученную и окоченевшую от холода фигуру в изорванном синем смокинге.

— Полагаю, у нас еще остался суп, — сказал он, когда я наконец доковылял до крыльца. — Уверен, что смогу даже уговорить повара приготовить специально для вас еще что-нибудь горячее.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Суп вполне подойдет. Я бы предпочел съесть его в номере.

— Разумеется, — сказал Монтебелло. — Позже, когда вы переоденетесь и любезно позволите мне позаботиться о вашем смокинге, я попрошу нашу портниху сделать невозможное возможным. Много лет я тоже дорожил привычкой прогуливаться в начале дня. Сейчас я уже стар и скован в движениях, но, исходя из опыта, смею утверждать, что утренняя прогулка стимулирует кровообращение, освежает память и проясняет ум. Однако за недостатком артистизма во все эти годы мне ни разу не пришла в голову мысль надеть на прогулку смокинг. Позвольте выразить вам свое восхищение.

— Только я не учел, что для подобной экстравагантности на улице слишком холодно.

— Вы правы, — согласился Монтебелло. — Довольно свежо для этого времени года.

— Прошу меня простить, — сказал я, — но я хотел бы принять горячий душ и съесть суп.

— Ваше отсутствие во время завтрака не осталось незамеченным, — сообщил Монтебелло. — Госпожа Альбана выглядела как никогда взволнованной.

— Зачем вы мне это говорите? Что вы имеете в виду?

— Она беспокоилась о вас. Возможно, чуть позже, когда вам удобно, вы могли бы обрадовать ее своим благополучным возвращением. У меня сложилось впечатление, что она была бы вам за это весьма признательна.

— Осмелюсь в этом усомниться, — сказал я. —