Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах - Юз Алешковский

— Конакри!

— «Ко» или «Ка»?

— «Ко»! — сказал я.

— Ого! У тебя прекрасная эрудиция. И грамотен ты весьма. А не ты ли завалил русский?

— Я…

— Как же это, батенька? А матери деньги теперь выкладывать репетиторам?

У меня слёзы навернулись на глаза от похвалы Петра Ильича.

— Я и без репетиторов выправлюсь, — сказал я. — Вот только разрублю гордиев узел дамокловым мечом…

— Прекрасная эрудиция, — удивился Пётр Ильич. — Кстати, передай матери, что я займусь с тобой. Только без денег. Неужели я произвёл на неё впечатление человека, репетирующего за деньги? Абсурд… Мы будем писать диктанты и бродить в дебрях кроссвордов. Это развивает грамотность… Нашлась лиса?

— Вчера я был к ней непричастен, а сегодня причастен, — сказал я.

— То есть как это? — Пётр Ильич протёр очки.

— Так нужно. Потом узнаете, — сказал я загадочно и заторопился в милицию. Я решил обо всём рассказать в детской комнате и попросить помочь мне и Пашке.

Глава 30

Сначала я почти бежал по улице: так было легче не струсить и не вернуться обратно. Но на полпути почувствовал, что не струшу, пошёл не спеша и около аптеки неожиданно встретил Гарика. Заметив меня, он хотел спрятаться за газировщицу, но я крикнул: «Эй!», замахал руками, и ему пришлось с кислым видом дожидаться, пока я подойду. Я обрадовался, что он жив, хотя и нездоров.

Лицо у Гарика было каким-то серо-зелёным, а волосы на голове свалялись.

— Всё из-за тебя… — сказал он, скривившись.

— Что? Что из-за меня? — прикрикнул я.

— Живот. Вот что. Даже слону от корзины клубники стало бы плохо. И сутки ничего не ел.

— Не надо было лазить! Если бы я тогда заставил тебя съесть чучела малиновки и трясогузки, ты бы в сад не полез, — сказал я. — Ведь ты кто? Ты колонизатор. Туземцы сажали, сажали гвоздику, а ты один её ел. То есть он ел гвоздику, а ты клубнику. Понял? И у тебя, — я наклонился к уху Гарика, — знаешь что болит?

— Что?

— Не живот, а совесть… И будет болеть, пока ребятам всё не расскажешь. Лучше расскажи сам. Простят в последний раз.

— А ты? — хитро спросил Гарик.

— Что я?

— Я ночью домой боялся идти, чтобы не увезли… И видел, — Гарик толкнул меня, — ты сам с Пашкой по саду лазил! Ага! Съел? Сам признавайся сначала! И про лису!

У меня дух захватило оттого, что он так думал.

Мы чуть не сцепились. Газировщица крикнула нам:

— Кыш! Оболью, как петухов! Кыш!..

— Колонизатор проклятый! — сказал я и пошёл в милицию, не оглядываясь.

Глава 31

У подъезда я заволновался, но сказал вслух: «Вперёд!» — и прошёл мимо дежурного по коридору к детской комнате. Я бывал в ней, когда мы регулировали движение пешеходов. Я тихо приоткрыл дверь и бочком вошёл в комнату. У окна разговаривали двое милиционеров. Один — майор, другой — старшина. Они не обратили на меня внимания.

— …Не думайте, Васильков, что мы в наказание перевели вас на работу с ребятами, — сказал майор. — Она не так легка, как кажется… Не так уж неинтересна, да-да… не улыбайтесь. Тут такое бывает… Шерлок Холмс не распутает. Трудней всего заставить мальчишку сказать правду. Внушить, что бояться нечего, что здесь его друзья.

— Приказ есть приказ, — сказал старшина. Наверно, ему неохота было беседовать с начальником, как мне иногда с директором школы.

— Приказ приказом, — майор говорил строго, но не зло, — а без души ничего не выйдет. Нужна будет помощь — заходите.

Он вышел, мельком взглянув на меня.

— Чего тебе? — мрачно сказал старшина.

— Здравствуйте… А Татьяна Павловна где? — спросил я.

— В отпуске. Я — и. о. Васильков.

— Иван Осипович?

— Исполняющий обязанности. Старшина Васильков. — Мне показалось, что он обиделся. — Присаживайтесь, если по делу. А если нет, приходите через месяц.

У меня была уважительная причина, для того чтобы уйти, но я подумал: «Лучше всё сразу» — и уселся на стул. С минуту мы со старшиной молча смотрели друг на друга, потом он спросил:

— Чем могу служить?

— Сознаться мне нужно…

— Фамилия? — Васильков так и впился в меня глазами.

— Царапкин, — сказал я, сразу почувствовав облегчение.

— Царапкин?.. А-а! Вот ты каков! Сами явились! Испугались?

— Ничего я не боюсь! — буркнул я, соображая, откуда ему известна моя фамилия.

— Надо полагать, что ты ничего не боишься. — Васильков почему-то называл меня то на «вы», то на «ты». — Тут на вас три заявления сразу.

— Как — три? — Меня это ошарашило.

— А вот так. Давайте по порядочку. Первое: «Давеча я зимнее проветривала. Тут подошёл Царапкин…» Догадываетесь? — спросил Васильков.

— Догадываюсь, — сказал я.

— Вот второе заявленьице: «Царапкин, с целью покушения на здоровье моего племяша Гарика, обкормил последнего клубникой, должно быть немытой. В чём он же признался после применения ремня и лыжной палки…»

— Выдал?! Меня?! Э-эх!.. Я бы и под пыткой не выдал!

— Спокойно… спокойно. Садитесь. — (Я махнул рукой и снова уселся на стул.) — Значит, было дело? И третье: «Просим расследовать того, кто обокрал показательную клубнику. Прилагаем фотослед преступника…» Хорош фрукт!

— Это не про меня! — Я возмутился.

— Не финтите. Третье логически вытекает из второго. Но начнём по порядку. Многовато дел натворил ты за один день. А что дальше будет? Ювелирные магазины? Теперь мне ясно, почему они не переходят на самообслуживание. Но начнём по порядку. С какой целью вы участвовали в преступном похищении чернобурой лисы?

Мне понравилось, что Васильков задаёт мне вопросы, как взрослому преступнику, прищурив глаза и низко склонившись над столом. Я положил ногу на ногу.

— Итак… С какой целью?

— С благородной, — ответил я, поразмыслив.

— Так-так… обычный приёмчик, якобы морально оправдывающий правонарушителя… Что же заставило вас прийти с повинной?

— А разве не нужно сознаваться? — спросил я и подумал: «Наверно, он сам хотел всё распутать, чтобы было интересней».

— Вопросы сегодня задаю я! Приводы раньше были?

— Один.

— Когда?

— Четыре года мне тогда было.

— Раннее начало карьеры. За что?

— Я потерялся в универмаге, лёг в детскую коляску и уснул. Меня привели в милицию, а потом увели домой… Так что один привод и один увод.

— Ты что? Шутить задумал?

— Честное слово, не вру!

— Это мы не квалифицируем как привод… Поточнее о благородной цели.

— Вот вы помогли бы товарищу, если на него все шишки валятся… е-если н-на н-него… а он че-ест-ный? — Я стал заикаться от волнения.

— Повторяю: допрашиваю я тебя, а не вы меня! С какой целью?

— С благородной, и всё, — заупрямился я.

— Кто похитил лисицу?

— Не знаю…

Васильков перешёл на страшный