О чем я молчала. Мемуары блудной дочери - Азар Нафиси

услышать по телефону». Вышла «„Лолита“ в Тегеране», и я сначала не стала отправлять ему экземпляр. «Слышал, что у тебя вышла книга, – сказал он автоответчику. – Люди спрашивают, о чем она, а я не знаю, что ответить. Я твой отец, а все узнаю последним». У меня разрывалось сердце, когда я слышала его голос, но я не знала, как реагировать на эти сообщения.

Иногда я перезванивала; обычно он звонил с работы, и я тоже звонила ему на работу. Мы подолгу разговаривали; услышав его голос, я начинала сильнее тосковать и обещала писать. Говорила, что пришлю ему статьи о своей книге. Иногда он присылал факс и просил меня быть добрее к его жене – мол, он ее действительно любит, и ему всегда казалось, что я тоже ее любила, что мы с ней друзья. После этих факсов я обычно ему перезванивала. «Ты правда счастлив?» – встревоженно спрашивала я.

В последний раз мы виделись летом 2003 года в Лондоне, где собирались всей семьей. Шахран и Мохаммад развелись, Мохаммад женился на другой женщине, замечательной, ее звали Джорджи. И у меня, и у Мохаммада сохранились с Шахран теплые дружеские отношения; она тоже жила в Лондоне. Летом папа казался таким слабым. Он был все тем же щеголем, обаятельным и предупредительным, но выглядел хрупким. При встрече мы заплакали и в течение последующих шести дней много раз лили слезы за разговором. Я все хотела убедиться, что он счастлив, хотя он каждый раз об этом твердил. Он казался обеспокоенным. Повторял, что должен продать землю. Он обещал Шахин, что та ни в чем не будет нуждаться. Говорил, что мы, его дети, в порядке, мы финансово обеспечены, у нас любящие семьи, но у Шахин никого нет. Кроме матери, которая недавно умерла, никто никогда не ценил ее, да и та больше любила сына, хотя он никогда о ней не заботился. Я бы поверила ему, если бы эти слова не были мне хорошо знакомы, если бы он не повторял все то же самое почти всю жизнь, пока был женат на матери. Он также сказал, что хочет уехать из Ирана и провести последние годы жизни с нами. Мы с братом всячески это поощряли. Когда он уехал, Мохаммад сказал, что начнет готовить папин переезд в Англию; сперва перевезет его, затем его жену.

Мы гуляли в парке Финсбери: брат играл с сыном, мы с отцом прохаживались вокруг озера. Папа сказал: «Я не был бабником. Я изменял твоей матери всего два раза – с Зибой и Шахин. Твоя мать была хорошей женщиной, доброй, поэтому мне было так тяжело от нее уйти. Я пытался, все перепробовал, но она с самого начала была для меня потеряна; все самое важное случилось с ней до нашего знакомства».

Отец с сыном Мохаммада Синой, 2002 год

Осенью 2004 года мы с братом и Джорджи условились вместе провести рождественские каникулы. Они хотели, чтобы мы все поехали в Новый Орлеан. Но внезапно в ноябре Мохаммад позвонил и сказал, что поездку пришлось отменить: папа болен, у него случился сердечный приступ. Мохаммад немедля уезжал в Тегеран. В отличие от болезни матери, я восприняла это поначалу спокойно. Всю жизнь я боялась его потерять. Теперь мне казалось, что моя тревога меня оберегает; я так сильно хотела, чтобы он жил вечно, что мое желание работало как заклинание и, как мне казалось, могло спасти его от смерти. До попадания в больницу он каждый день работал, выходя из дома рано утром, и дважды в неделю ездил на Каспийское море, договариваясь о сделках с землей, которую его жена так мечтала продать. Он сражался с революционными комитетами, пытался увещевать местных жителей, самовольно занявших его земли после революции, местное духовенство – всех, кто был готов брать взятки или перейти на его сторону. В последнем дневнике только и записей о том, как он тревожился из-за этой земли. Он пишет о Мохаммаде, о Джорджи, о ее матери, приезжавшей в Тегеран. Одна запись сделана дрожащим почерком и полна надежды – она о том, что мы с Мохаммадом предлагаем ему уехать из Ирана и перебраться в Лондон. Он написал, что хочет этого больше всего в жизни. Как и в тюремных дневниках, он много пишет об Иране и иранцах, о дальнейшем пути развития нашего государства.

Я позвонила ему в больницу. «Привет, пап», – сказала я. «Мохаммад, это ты?» – спросил он. «Нет, это я, Ази». «А я как раз читал твою книгу. Прочел сто пятьдесят страниц». («„Анти-Терра“ и „Читая «Лолиту» в Тегеране“: книги Ази», – написал он в верхнем углу страницы дневника.) Он сказал, что ему уже лучше. Скоро он вернется домой. Как только доктор разрешит, улетит в Лондон.

Отца выписали, и через несколько дней брат отправился в Лондон готовиться к его приезду. В их доме было много лестниц. Они продали его и в большой спешке купили другой дом, потеряли в деньгах, но сделали все, чтобы отцу было удобно. Мохаммад позвонил и сообщил, что отец приедет в январе; велел мне собираться в Лондон. У меня было много дел, и, помню, я все думала – ну почему именно сейчас, почему не в другое время, например, месяца через два? Как я поеду в Лондон, когда у меня столько работы? Я поговорила с папой по телефону, и тот сказал, что ему лучше. «Скоро увидимся», – сказал он. А через два дня позвонил Мохаммад. На следующий день после того, как врач дал добро на поездку в Лондон, папа умер.

Близкие друзья в подробностях рассказали мне о последних днях и минутах матери. Но я не знала ничего о том, как отец провел свои последние часы. На протяжении болезни за ним ухаживали мой дядя и кузен, врачи. Они присылали мне историю болезни и результаты диагностики. Даже после выписки из больницы отец ходил на работу. Дядя сказал, что ситуацию усугубили стресс и поездки на Каспий, но отец не страдал. Он никогда не хотел болеть и причинять окружающим неудобство. Всегда это говорил. Может, и умер, потому что не хотел причинять неудобство дочери, чтобы ей не пришлось менять свои планы.

После выписки из больницы он жил в гостевой комнате, потому что не хотел мешать жене, вставая среди ночи. В ночь, когда он умер, ему стало плохо около полуночи, но жена зашла к нему не сразу. Смерть подтвердили в шесть утра.

Я думаю об этих часах, этих