О чем я молчала. Мемуары блудной дочери - Азар Нафиси

я горжусь, что у меня есть вы двое, такие образованные, такие порядочные люди. Я рада, что ты никогда не шла на компромисс», – добавила она. «Пришли мне сушеной вишни, пожалуйста», – попросила я. «И орехов?» – спросила она. «И орехов, мам. Люблю орехи».

В последний раз, когда я ей звонила, она казалась совсем слабой, но была в приподнятом настроении. Она была очень рада меня слышать. «Ази, это ты?» – спросила она. «Да, мам, – ответила я. – Мам, нам тебя так не хватает. Я так многим тебе обязана». «Что?» – переспросила она. «Я так многим тебе обязана. Ты поехала со мной в Ланкастер, сидела ночами…» Но она отвлеклась и больше меня не слушала. «Что тебе прислать? Грецкие орехи остались?» «Да, мам, да, пожалуйста, мам…» Разве могла я сказать ей – мам, пожалуйста, не умирай? Ее голос то и дело обрывался; она больше не нуждалась в моем внимании. Когда я звонила, она обычно так много говорила, и раньше мне хотелось, чтобы она говорила меньше, но теперь я хотела слышать ее голос, а она молчала. Она была так одинока, но больше в нас не нуждалась.

В день, когда я узнала о ее смерти, шел снег. Я была одна и ждала подругу, которая должна была заехать и отвезти меня на работу. Зазвонил телефон. Повесив трубку, я не стала ничего делать. Я столько месяцев представляла себе ее смерть, а теперь не могла даже об этом думать. Дезире, любимая героиня моего детства, говорила, что слова «смерть настигнет каждого» никогда никого не утешают. Папа тоже умрет, подумала я.

Почему мы не уделяем больше внимания тем, кого любим? Почему не расспрашиваем во всех подробностях о детстве, о том, что они чувствуют, о чем мечтают, от чего устали, о чем им не хочется говорить? Почему не настаиваем? Почему не храним все фотографии, ничего не записываем, не расспрашиваем других о том, что им известно, – тех, кто старше нас, кто знает то, чего не знаем мы?

Меня охватил необъяснимый страх, что придется говорить с окружающими о смерти матери. Я даже не хотела звонить брату в Лондон, рассказывать мужу и детям. Мне самой надо было кое-что понять, прежде чем вслух признать факт ее смерти.

А как же невидимые жители параллельного мира, сотканного из ее прошлого? Она создала этот мир, а потом взвалила на нас ответственность за безвозвратно утерянное былое. Но они же неизбежно явятся, эти призраки, которых десятилетиями удавалось держать в узде; вскоре они явятся и потребуют, чтобы им разрешили говорить за себя, как потребовала я. Теперь всякий раз, когда я пыталась писать благодарности к книге и начинала со слов «моей матери Незхат», эти призрачные тени выступали из сумрака и с вызовом спрашивали: «И что там с твоей матерью Незхат? Давай, скажи нам правду в кои-то веки».

Умерла ли она, как жила, окруженная иллюзиями? В жизни эти иллюзии были разрушительными, но в конце стали ее спасением. Пари сказала, что ближе к концу они говорили ей, что режим пал и скоро мы с детьми вернемся из Америки. Мать начала расспрашивать про конкретных представителей режима. Хотела знать, что случилось с бывшим президентом Рафсанджани, с высшим руководителем аятоллой Хаменеи. Пари отвечала, что они ждут суда. Все закончится хорошо; все случилось именно так, как вы предсказывали, говорили они. Услышав об этом, я подумала, что мать до конца отказывалась принимать все, о чем ей не хотелось знать, и до последнего сопротивлялась «нежелательному».

После смерти матери я в течение нескольких недель регулярно поднималась наверх в спальню, рассыпала по кровати ее фотографии и рассматривала их через лупу. Родных тревожило мое поведение, но меня почему-то успокаивал этот ритуал. Однажды Негар и Дара сели со мной. Помню, они пытались уговорить меня спуститься вниз и посмотреть с ними «Сайнфелда», как обычно; их голоса были спокойны, но глаза тревожно блестели. Ничего не добившись, они сели на край кровати; брали ту или иную фотографию, комментировали ее, удивлялись, какой молодой была маман Несси и как совсем иначе выглядела. Дара сказал, что скучает по своим птичкам, которых они вместе кормили, хотя на самом деле это была ее идея, а он ходил с ней, чтобы ей подыграть. «Маман Несси не птичек кормила, а меня, – сказал он. – Шоколадом и конфетами». «Потому что ты был ее любимчиком, – заметила Негар. – Меня дедушка больше любил; называл меня „маленькая Ази“ и рассказывал истории из „Шахнаме“. Мы вместе сажали цветы в саду. Маман Несси тоже рассказывала истории. В основном сказки, но мне больше нравилось слушать, как они познакомились с Саифи». Негар спросила, помню ли я, как бабушка рассказывала про свое красивое платье и первый танец. «Они кружились и кружились», – сказала Негар и показала руками, как они кружились. Конечно, я все помнила. Я снова попыталась вспомнить мамин голос – он доносился словно издалека, когда она описывала тот волшебный день, застывший во времени, как сказки, которые она любила рассказывать моим детям.

«Мы познакомились на свадьбе моего дяди. Мне было всего девятнадцать; в тот день я выглядела потрясающе. Церемоний было две: одна в середине утра – я надела крепдешиновое платье – и еще одна вечером, на нее я пришла в платье из атласа. Саифи был очень хорош собой – сын премьер-министра; как и я, из царского рода Каджаров. Он все смотрел в мою сторону, но, поскольку на свадьбе присутствовал мой отец, не решался подойти ближе. Ни один мужчина не осмеливался ко мне подойти, кроме дяди: с ним я танцевала первый танец. Стоило отцу уйти, как Саифи пригласил меня танцевать, и не раз, а целых четыре; мы танцевали до тех пор, пока дядя не начал гневно на нас посматривать. На следующий день Саифи с семьей пришли к нам в дом просить моей руки…»

Глава 31. Опасности любви

Когда мы уехали из Тегерана, я попыталась сохранить в памяти образ отца: как он стоял в аэропорту и смотрел на нас, пока мы ждали в очереди на таможню. Тогда я думала, что больше никогда его не увижу. Я очень по нему скучала, пока мы жили в Потомаке, штат Мэриленд, но никогда не звонила первой: звонил всегда он и оставлял сообщения на автоответчике, а я по голосу, не по словам, понимала, что он обижается. «Просто хотел услышать твой голос, – говорил он. – Сегодня же у Негар день рождения». «Слушал тебя по „Голосу Америки“ и Би-би-си, но хотел бы