Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века - Олег Валентинович Ауров

360 мараведи не позднее последнего дня мая текущего года. В противном случае монарх угрожал общине утратой милости, уплатой штрафа в 100 мараведи и «вторжением во владения» членов консехо (mandaremos entrarar en vuestros bienes), т. e. прямым вмешательством назначенных свыше людей во взыскание недоимки.

С посланием короля в город должен был прибыть королевский арбалетчик Хуан Десколь для оглашения послания перед сходом консехо[1121]. Этот королевский представитель прибыл в Куэльяр лишь 14 мая: эта дата значится в грамоте, которая была составлена куэльярским нотарием Мартином Санчесом и вручена арбалетчику. О причине столь позднего (по сравнению с датой издания хаэнского послания) прибытия Хуана Десколя в город легко догадаться. Тяжесть побора стала причиной того, что не только куэльярская община, но и многие другие консехо задолжали казне за 1340 г., и для того, чтобы объехать их все, требовалось немало времени. Более того, Куэльяр был далеко не последним пунктом миссии представителя короля.

Поэтому, когда согласно обычаю община собралась по звуку колокола церкви Св. Якова у церкви Св. Стефана (видимо, в обычном месте таких собраний) и выяснилось, что сход неправомочен в силу неполноты состава собравшихся (о том, кто отсутствовал, я скажу ниже), королевский арбалетчик не стал задерживаться в городе даже на день: он еще «должен был следовать в другие места, выполняя королевский приказ». Заручившись грамотой, подтверждавшей факт проведения собрания консехо, Хуан Десколь спешно отбыл из города[1122].

Окончательно вопрос о недоимке был урегулирован лишь в июне того же года. Для этой цели в Мадрид, где тогда находился король, прибыл представитель (прокурадор) консехо, житель Куэльяра Гонсало Фернандес. Поскольку дело должно было слушаться в королевском суде (в комиссии по тяжбам), он заранее подготовил необходимые документы. В частности, во второй половине мая или в июне куэльярский нотарий Хиль Санчес снял заверенную копию с грамоты, которую в 1340 г. направил общине занимавший в этот период должность королевского казначея Лопе Фернандес[1123].

В ходе разбирательства в королевском суде перед лицом заседателей Ферранта (Фернандо) Санчеса, главного нотария Кастилии, и Хуана Эстебанеса, королевского канцлера, представитель консехо Гонсало Фернандес предъявил упоминавшуюся выше грамоту Альфонсо XI от 12 ноября 1340 г., где подтверждались податные льготы 12 людей Педро Фернандеса, а ответственность за получение недостававших 360 мараведи возлагалась на арендатора платежа. Приняв это во внимание, заседатели вынесли постановление о том, что община не несет ответственность за недоимку, а потому дело в отношении ее было прекращено[1124]. Так по прошествии шести с половиной лет было закрыто дело о куэльярской фонсадере 1340 г.

Приведенные факты свидетельствуют не только о тяжести военных платежей для податного населения, но и о перестройке значительной части функций территориальной общины. Оставаясь обязанной нести прямые военные повинности, она все более превращалась в организацию, занятую взиманием платежей. Насколько можно представить себе на основании рассмотренных документов, к середине XIV В; перестройка в основных чертах была завершена.

Нельзя сказать, что консехо в полной мере соответствовало своим новым задачам: обращает на себя внимание явное техническое несовершенство системы взимания платежей. Это проявлялось главным образом в нечеткости гарантий арендатора, что, в свою очередь, создавало широкие возможности для произвола, от которого страдало простое население общины. Факт сохранности рассмотренных нами грамот в местном архиве Куэльяра почти уникален. Значительная роль прецедента в средневековом праве хорошо известна. Понятна и причина, по которой документы, относящиеся к делу о фонсадере 1340 г., успешно выигранном консехо в королевском суде, дошли до нашего времени.

Вместе с тем военная активность кастильской короны в XIII — середине XIV в. безусловно требовала достаточно частых взиманий фонсадеры. Ситуация, подобная изложенной, должна была периодически повторяться как до 1340 г., так и позже, но в 1346 г. консехо удалось отстоять свои права, т. е. добиться того, что нечасто удавалось ему ранее.

4. Консехо как инструмент материального обеспечения военных функций местного рыцарства: пример Сепульведы

Роль консехо в материальном обеспечении рыцарства заключалась не только во внесении военных платежей в пользу последнего. В его функции входило и поддержание режима многочисленных льгот и привилегий рыцарства, связанных с фискальной сферой и сферой землевладения. Освобождая рыцарей от абсолютного большинства натуральных и денежных повинностей, королевская власть преследовала вполне конкретные цели — сохранить средства, необходимые для поддержания рыцарского статуса, в руках представителей этого слоя.

При этом единство общих целей и основных механизмов их реализации не обязательно предполагало полную идентичность инструментов. Это вполне согласовывалось с основной сутью феодального права, не знавшего универсальных норм и представлявшего собой сложную совокупность местных правовых обычаев, традиций и постановлений. Разнородность форм при единстве общего смысла может быть весьма четко прослежена на примерах Сепульведы и Куэльяра.

В первом случае перед нами предстает правовая система, восходящая к эпохе традиционных фуэро. Элементы привилегированного по сравнению с пехотинцами статуса рыцарей прослеживались уже в раннем, латинском, фуэро. Так, если конник имел право освободить от предоставления на время похода нескольких вьючных животных, то четверо пеших воинов — лишь одного[1125]. На этой основе постепенно сформировалась целостная концепция рыцарских льгот и привилегий, закрепленная в тексте позднего, пространного, фуэро Сепульведы. При этом главный акцент делался на соответствии статуса получателя льгот с его реальным участием в конном войске. Мы видели, какое внимание уделялось боеспособности рыцарской конницы. Стремясь поощрить рыцарей за приобретение максимально полного комплекта вооружения и снаряжения, законодатель устанавливал прямое соответствие между владением боевым конем и оружием, с одной стороны, и фискальными привилегиями — с другой. С этой целью в состав фуэро была введена детальная номенклатура предметов вооружения и снаряжения и связанных с ними податных привилегий.

Максимальные квоты на право освобождения от внесения королевских платежей лиц из числа домочадцев и зависимых людей рыцаря (12 человек) получали конники, имевшие щит, копье, металлический шлем, надевавшуюся под кирасу холщовую поддоспешную куртку, кольчугу, наплечники, латный воротник, дорогого боевого коня в попоне и с колокольчиками, конский кольчужный доспех и, наконец, круглую палатку. Минимальная же квота (право освобождения лишь трех человек) предоставлялась тем, кто владел из указанного перечня лишь конем, щитом, копьем, шлемом и поддоспешной курткой. Аналогичные нормы распространялись и на судью консехо, который, как уже говорилось, выступал в поход в качестве знаменосца[1126].

Именно в связи с изложенным следует понимать и иные фискальные льготы, установленные пространным фуэро применительно к рыцарям, а также к оруженосцам (escuderos), связанной с ними социальной группой. Последние не обладали какими-то особыми правами и льготами, отличавшими их от рыцарей. Фуэро не разделяли рыцарей и оруженосцев, несомненно относившихся к единому социальному слою.