Жозеф Бальзамо. Том 1 - Александр Дюма

И она оперлась на руку виконта.

— Самор! — позвала графиня Дюбарри.

Прибежал Самор.

— Распорядись, чтобы графине посветили, и вели подать к крыльцу карету моего брата.

Самор стремглав бросился исполнять приказание.

— Право, вы слишком добры, — сказала графиня Беарнская.

Обе дамы обменялись последними реверансами.

Проводив графиню до лестницы, виконт Жан вернулся к сестре, меж тем как старая сутяжница величественно спускалась по ступеням.

Впереди шел Самор, за ним два лакея с подсвечниками, далее графиня, а за ней третий лакей, который нес ее шлейф, правда, несколько коротковатый.

Брат и сестра смотрели из окна, провожая глазами до самой кареты драгоценную «крестную», которую они столь старательно искали и с таким трудом нашли.

В тот самый миг, когда графиня Беарнская спустилась с крыльца, во двор внесли портшез, из которого выпорхнула молодая женщина.

— А, хозяйка Шон! — завопил Самор, растянув свои толстые губы в невероятно широкой улыбке. — Добрый вечер, хозяйка Шон!

Графиня Беарнская так и замерла: в новоприбывшей гостье она узнала свою недавнюю посетительницу, отрекомендовавшуюся дочкой мэтра Флажо.

Дюбарри рывком распахнул окно и принялся подавать сестре сигнал опасности, но она его не видела.

— Наш чудак Жильбер здесь? — не обращая внимания на графиню, спросила Шон у лакеев.

— Нет, сударыня, я его не видел, — ответил один из них.

И тут, подняв глаза, Шон обнаружила, что Жан делает ей знаки, незаметно указывая на графиню Беарнскую. Узнав ее, Шон ахнула, опустила голову и ринулась в прихожую.

Сделав вид, будто она ничего не заметила, графиня Беарнская села в карету и сказала кучеру свой адрес.

32. КОРОЛЬ СКУЧАЕТ

Король, как и объявил, уехал в Марли, а там в три часа пополудни распорядился отвезти его в Люсьенну.

Он предполагал, что г-жа Дюбарри, получив его записку, в свою очередь поспешит покинуть Версаль и будет ждать его в своем только что построенном прелестном гнездышке; король бывал там несколько раз, но на ночь не оставался под тем предлогом, что Люсьенна не является королевским дворцом.

Каково же было его удивление, когда по приезде он обнаружил там Самора, мало чем напоминавшего надменного губернатора; негритенок забавлялся тем, что выдергивал у попугая из хвоста перья, а тот старался его за это ущипнуть.

Попугай и негритенок были соперники точно так же, как г-н Шуазель и г-жа Дюбарри.

Усевшись в небольшой гостиной, король отослал свиту.

Хотя он и был самым любопытным дворянином во всем королевстве, но не имел обыкновения разговаривать с челядью и лакеями или расспрашивать их; Самор, однако, не являлся слугой: он занимал промежуточное положение между обезьянкой и попугаем.

Поэтому король решил расспросить его.

— Ее сиятельство в саду?

— Нет, повелитель, — отозвался Самор.

В Люсьенне г-жа Дюбарри, повинуясь капризу, лишила короля титула «ваше величество», заменив его на «повелитель».

— Значит, она смотрит карпов?

Когда строился замок, король, не поскупившись, велел вырыть неподалеку пруд, вода в который поступала из акведука; туда запустили лучших в Версале карпов.

— Нет, повелитель, — опять ответил Самор.

— Где же она?

— В Париже, повелитель.

— Как в Париже? Графиня не приезжала в Люсьенну?

— Нет, повелитель, она послала сюда Самора.

— А это зачем?

— Чтобы дождаться короля.

— Вот как! — воскликнул Людовик XV. — Тебе поручили меня принять. Общество Самора — это прелестно! Благодарю, графиня, благодарю!

С этими словами король, несколько раздосадованный, встал.

— О нет, — возразил негритенок, — король не будет в обществе Самора.

— Почему?

— Потому что Самор уезжает.

— Куда?

— В Париж.

— Стало быть, я останусь в одиночестве. Час от часу не легче. Но что ты будешь делать в Париже?

— Пойду к хозяйке Барри и скажу, что король в Люсьенне.

— Вот оно как, графиня поручила тебе сообщить об этом?

— Да, повелитель.

— А она не говорила, что делать мне тем временем?

— Она сказала, чтобы ты спал.

«На самом деле это значит, что она не заставит себя ждать и огорошит меня какой-нибудь новой неожиданностью», — подумал король, а вслух произнес:

— Отправляйся же поскорее и привези сюда графиню. Да, кстати, а как ты поедешь?

— На большом белом коне под красным чепраком.

— А за сколько времени большой белый конь доедет до Парижа?

— Не знаю, — ответил негритенок, — но он скачет быстро, очень быстро. Самор любит ездить быстро.

— Ну, если Самор любит ездить быстро — тем лучше, — заключил король и подошел к окну, чтобы посмотреть на отъезд негритенка.

Высоченный выездной лакей забросил негритенка в седло, и тот со свойственным детям презрением к опасности пригнулся к холке гигантского скакуна и пустил его в галоп.

Оставшись один, король спросил у выездного лакея, нет ли в Люсьенне чего-нибудь новенького.

— Есть, — ответил слуга, — здесь господин Буше, который расписывает большой кабинет ее сиятельства.

— Ах, Буше! Бедняга Буше здесь, — удовлетворенно проронил король. — Где это, говорите?

— Во флигеле, в кабинете. Ваше величество желает, чтобы я проводил его к господину Буше?

— Нет-нет, не надо, я лучше пойду посмотрю карпов. Дайте мне нож, — попросил король.

— Нож, государь?

— Да, и большой хлеб.

Вскоре лакей вернулся, неся на блюде японского фаянса большой круглый хлеб, в который был воткнут длинный острый нож.

Удовлетворенный король сделал лакею знак следовать за ним и направился к пруду.

Кормить карпов уже стало семейной традицией. Людовик XIV ежедневно развлекался этим.

Людовик XV уселся на обомшелую скамью, откуда открывался чудесный вид.

За небольшим озерцом с берегами, поросшими травою, виднелась деревушка, втиснувшаяся между двумя холмами, один из которых — западный — вздымался отвесно, словно поросшая мхом скала Вергилия[98], так что крытые соломой дома казались детскими игрушками, уложенными в выстланную папоротником коробку.

Далее видны были остроконечные крыши Сен-Жермен и его громадные террасы с купами деревьев; еще дальше — голубоватые косогоры Саннуа и Кормейля, а надо всем, словно огромный медный купол, нависало красновато-серое небо.

После грозы листва казалась темной на фоне нежной зелени лугов; поверхность пруда, гладкая, недвижная и словно масляная, порой разрывалась, и тогда, подобно серебряной молнии, выскакивала рыба, хватая клопа-водомерку, бегающего на длинных ногах по воде. И долго еще после этого по ней расходились дрожащие круги, покрывая пруд черно-белым узором.