"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Марфа с замиранием сердца представила себе, что отдадут там, за горами, за такую карту.

— Там не только того, но и всякого другого тоже достанет, — Тайбохтой лег на спину, закинул руки за голову. — Духам не жалко, они не жадные.

Марфа пристроилась, как он любил, к его боку.

— Как мне благодарить тебя?

— Не меня, духов. Как будешь проезжать перевал, там котел стоит, кинь в него что-нибудь, они порадуются. То не ваш Бог, им домов с куполами не надо.

— Ему тоже не надо, — насупилась Марфа. — Ежели он в душе есть, дак того и хватит.

— Зачем ты тогда дитя в воду окунать будешь? — рассмеялся Тайбохтой. Марфа рассказывала ему про обряд крещения. — На озере мы были вместе, священную Гору Духов дитю показали, чего еще?

— Помнишь, я про своих родителей рассказывала? Разной они веры были, но любили друг друга. Если любишь, принимаешь человека каким он есть.

В чуме повисла долгая, тягучая тишина. Тайбохтой нарушил ее первым.

— Потому Тайбохтой и отпускает Локку. Потому что любит.

Он отвернулся, чтобы она не заметила слезы у него на глазах.

— Лошадь твою сегодня с юга привели, — уводя разговор от опасной темы, суховато сообщил он. — Завтра езжай на рассвете, к вечеру до перевала доберешься, ночи сейчас теплые, сможешь там на привал встать. Костер разжигай, как я тебе показывал — дольше гореть будет. Если увидишь кого — прячься, ты, хоть и с кинжалом, но с дитем в драку лезть не с руки. В горах змей много — смотри, куда лошадь идет. Кажется, все.

— Не все, — Локка, обвив вождя руками, покрывала его лицо поцелуями. — Прости меня, — шептала она. — Прости.

Тайбохтой с какой-то безнадежной тоской качнул головой.

— Ты ни в чем не виновата. Это ты меня прости.

— О чем ты?

Ни тогда, ни после того как их тела переплелись, ни когда он рывком притянул ее к себе и Локка, упала головой ему на плечо, чуть, ни когда он смотрел снизу на ее разгоряченное лицо, Тайбохтой так и не сказал, за что просил простить его.

Тайбохтой склонился над упавшим юношей. Из груди торчала стрела, но вошла она неглубоко. Крови было много, но он был жив, просто потерял сознание. Вот дрогнули темные, длинные ресницы, шевельнулись красиво очерченные губы.

— Он мертв. — Тяжело взглянув в яростные зеленые глаза девушки, Тайбохтой знаком велел своим воинам отпустить ее, и остяки бесшумно, как и появились, исчезли среди деревьев.

Стойбище еще спало, на востоке едва всходило солнце, когда он подсадил Локку на лошадь.

Локка перекинула через плечо перевязь из оленьей шкуры и Тайбохтой опустил в нее ребенка, на мгновение прижавшись лицом к мягкой щечке, пахнущей молоком.

— Тятя, — потянулись к нему смуглые ручки. — Тятя.

Он сглотнул комок в горле и коротко обнял Локку.

— Все взяла? Ничего не забыла?

Она похлопала по притороченному к седлу мешку, прильнула к его губам долгим прощальным поцелуем.

Коротко заржала пришпоренная лошадь. Когда Тайбохтой нашел в себе силы посмотреть ей вслед, она уже превратилась в черную точку на горизонте — сморгни, и нет ее.

— Ну, нечего рассиживаться, — Аникей Строганов поднялся из-за стола в трапезной. — По коням.

На дворе усадьбы Петр потрепал по холке белую лошадь и легко взлетел в седло.

— Я в голове буду, — предупредил его Ермак, — а ты в хвост езжай, чтобы никто не отставал. Некогда нам с ними валандаться, до Чердыни путь неблизкий, хорошо еще, что по реке на стругах пойдем, все быстрее.

Женщины семьи Строгановых, как заведено, вынесли дружине прощальную чарку.

Анна Строганова, опустив глаза долу, с поклоном протянула чарку Пете.

— Легкой дороги, Петр Михайлович.

Петр выпил, вернул чашу, мимолетно коснулся нежных пальцев.

— Благодарствую, Анна Никитична.

— Возвращайтесь, — беззвучно прошептала она.

— С Богом, — крикнул Ермак из головы колонны, и отряд, выехав из ворот строгановской усадьбы, повернул к реке.

Марфа подвинула поленья, разложенные звездой, ближе к середине костра. Дитеныш спал, наевшись разжеванной сушеной олениной и материнским молоком. Звезды здесь были рядом, казалось, руку протяни, и вот они, на ладони. На перевале было прохладно. Марфа свернулась в клубочек, приткнув к себе дитя. Она вспомнила, как, проезжая мимо большого берестяного котла, о котором говорил Тайбохтой, кинула в него изумруд. Хоть вождь и сказал, что духам много не надо, но Марфа решила поблагодарить их как следует. Как доберусь до Чердыни, подумала она, надо ребятеночка окрестить и по Пете поминальную службу заказать, упокой Господи душу его. А Вассиан поможет мне до Москвы доехать.

В притороченных к седлу мешках была еда и запасная одежда. Чтобы не разгуливать по Чердыни в штанах и парке, Марфа пошла на поклон к матери Тайбохтоя, не с пустыми руками пошла, а с огромным решетом ягод. Та, хоть и шипела как змеюка подколодная, но поделилась куском крапивного полотна. Сарафан и платок из него получились как раз такие, как надо, простенькие и неброские. В Чердыни еще куплю, не унывала Марфа. Заплечную сума с картой, золотом и самоцветами она пристроила себе под голову.

Когда колонна поднялась на холм, Петр обернулся. На горизонте тонкой серебряной лентой поблескивала Вычегда.

— Хорошо, что весна дружная выдалась, — сказал Ермак, подъехав ближе. — Ежели б дожди шли, мы бы тут в грязи по пояс засели.

Дорога на восток хоть и была наезжена, но ям да колдобин в ней не перечесть.

— Я вот что подумал, атаман, — обернулся сотник, — как мы к Чердыни подойдем, дак разделиться надо.

— Это еще зачем? — нахмурился Ермак.

— А затем, что коли мы всей дружиной в Чердынь нагрянем, дак и места на постой там не хватит. Да и как мы станем с остяками разговаривать, коли мирные они?

— Да где здесь толмача возьмешь? — подивился атаман.

— Дак в монастыре Богословском, что от города неподалеку. Там игумен Вассиан, — он остякам Евангелие проповедовал, сам язык знал и монахов кое-каких обучил, — спокойно сказал Петя. — Я когда в Чердыни жил, с ним и познакомился.

— Дело говоришь, сотник, — уважительно присвистнул Ермак. — Так и порешим. Ты с двумя дюжинами дуй монастырь, бери толмача — и в горы. А я с остальными в город заеду, припасы пополним и на перевале встретимся. Покажи карту еще раз.

Петя достал из седельной сумки маленький свиток — единственное, кроме креста, что осталось ему от жены.

— Ну вот, — показал Ермак, — вот тут и соединимся тогда.

Петя кивнул.

Его нашли охотники, промышлявшие пушного зверя. Очнувшись, Петя выдернул стрелу из груди и снова потерял сознание. В другой раз придя в себя, он кое-как дополз до ручья.

Ходить он сам не мог и его привезли в монастырь, перебросив через седло. Он рвался пойти вслед за Марфой, но Вассиан был неумолим.

— Ты и десятка саженей не пройдешь, так что лежи и не рыпайся. Столько крови потерял, — игумен украдкой кашлянул в платок, — что тебе еще месяц, не меньше сил набираться.

Петя уткнулся лицом в подушку и глухо застонал.

— Говорил я кое с кем в Чердыни. Никто не хочет через перевал идти. Дорога опасная, незнакомая, волки, медведи, а остяки могли куда угодно откочевать, ищи их теперь.

— Я сам пойду. — Петя места себе не находил, представляя себе Марфу в плену у охотников, а тут ему говорят, чтоб лежал и не рыпался. Как снести такое?

— Никуда ты не пойдешь. Марфе ты не мертвым нужен, а живым.

— Что ли мне так и прохлаждаться тут, пока жену мою бесчестят?

— Коли так рассуждать, — разозлился Вассиан, — тебе лучше вообще о Марфе забыть.

— Это почему?

— Ежели ты Марфу найдешь, она вовсе не та Марфа будет, какой потерял ты ее.

Петя покраснел.

— Пусть не та, но я должен ее найти.

Вассиан опять закашлялся.

— Один ты за перевал не ходок, да и никто не ходок. Поэтому езжай, как оправишься, в Соль Вычегодскую, к игумену Арсению, там у Строгановых дружина, что на Большой Камень ходит, вот с ними и отправляйся.