Арлекин - Лорел Гамильтон

— А это важно?

— Может быть, и нет. Но Жан-Клод действительно обнаружил их более двух в вашем прекрасном городе.

— Поражена, что Жан-Клод сумел не допустить их к нам ко всем, — сказала я.

— Поражены мы все. — Рука Реквиема на моей руке сжалась и тут же исчезла под черным плащом.

— Расскажи мне с вампирской точки зрения, что я тут пропустила. Кстати, сколько я валялась в отключке?

— Сейчас только ночь того дня, когда тебя ранили. Ты валялась в отключке, как ты это назвала, всего несколько часов.

— Часов, не дней?

— Не дней.

Я потрогала живот — он не болел так, как ему полагалось бы. Я стала задирать больничный халат, в который была одета, но остановилась, глядя на этого мужчину. Он мой любовник, но… вот почему-то при нем мне было не так просто, как при других. При Мике, Натэниеле, Жан-Клоде, Ашере, даже при Джейсоне — я бы просто осмотрела рану. При Ричарде — то ли да, то ли нет. Но при Реквиеме мне было неловко по другим причинам.

— Посмотри на рану, Анита. Я не озверею от вида твоей наготы.

Прозвучало это так, будто я его оскорбила. Поскольку вампир он старый, то одно из двух: либо он специально дал мне услышать эту интонацию, либо так расстроен, что не владеет собой.

Я выбрала компромисс: подняла халат, накрыв нижние конечности простыней.

— Я не животное, Анита. Я могу вынести вид твоей наготы, не впадая в безумие.

Гнев и презрение звучали в голосе так густо, что стало ясно: я его вывела из себя.

— Никогда не сомневалась в твоем самообладании, Реквием, но невозможно при тебе быть голой как ни в чем не бывало. Мне нужно только посмотреть на собственное тело и увидеть, как там рана. Не делая из этого ни ах-какого-события, ни романтики.

— И не было бы ах-какого-события, если бы на моем месте был Жан-Клод?

— Жан-Клод думал бы о деле, а романтику оставил бы на потом.

— Настолько он холоден?

— Настолько он практичен, — ответила я. — Мне это в мужчинах нравится.

— Я знаю, что не нравлюсь тебе, звезда моя вечерняя.

И снова та же густота эмоций в голосе. Я тогда сделала единственное, что могла: перестала обращать на него внимание.

На месте порезов от когтей розовели шрамы. Как будто заживали уже месяц. Я провела рукой по коже — она была гладкая, как будто ее сияние вызвано текстурой.

— Сколько часов?

— Сейчас девять вечера.

— Десять часов, — сказала я тихо, будто себе не веря.

— Около того.

— И так зажило за десять часов?

— Очевидно.

Еще слышалась злость в его голосе, но уже намного меньше.

— Как?

— Должен ли я процитировать: «И в небе и в земле сокрыто больше, Чем снится вашей мудрости, Горацио»? Или достаточно просто сказать, что я не знаю?

— «Не знаю» — достаточно, зато сейчас я хотя бы поняла, что ты цитируешь «Гамлета». А теперь расскажи мне, что случилось, пока я спала?

Он подплыл ближе, легкая улыбка изогнула его губы:

— Твои друзья убили одну вампиршу из Арлекина во сне. Хотя этот высокий, Олаф или Отто, жаловался, что она была мертва. А он хотел, чтобы она дергалась, когда ее режут.

Я поежилась, будто от холода, и опустила халат, потом попыталась не думать об ужасах, связанных с Олафом, и сосредоточиться на деле.

— Их должно было быть двое, вампиров Арлекина.

— Ты признаешь, — сказал он. — Ты признаешь, что послала их убивать вампиров Арлекина.

— А чего такого? Признаю, конечно.

— Жан-Клод сейчас сцепился в споре с советом на тему о том, будет ли Арлекин в своем праве, если перебьет за это нас всех.

— Если они не присылают черную маску, но убивают, и не при самозащите, то это для них означает смертный приговор.

— Кто это тебе сказал?

Я подумала, сознаваться или нет, но потом пожала плечами и сказала:

— Белль Морт.

— И когда наша красивая смерть с тобой говорила?

— Приходила в видении.

— Когда?

— Когда мы трое умирали. Она мне помогла набрать энергии, которой на троих хватило.

— Зачем ей помогать Жан-Клоду?

Будь тут Жан-Клод, я бы рассказала правду, всю правду, но тут был не он. Реквием же — ну, обычное для него странное поведение. А я не знала, захочет ли Белль, чтобы мусолили и обсуждали ее слова.

— Кто знает, почему Белль делает то или иное?

— Ты лжешь мне. Она сказала тебе причину.

Он знает, что я вру. Этого только не хватало.

— Оборотни мне говорили, что они уже не чуют нюхом, когда я лгу. И даже ритм дыхания не меняется.

— Я не нюхаю запах и не слушаю твое тело, Анита. Я просто чувствую ложь. Почему ты не говоришь мне правду?

— Я расскажу Жан-Клоду, и если он скажет, что можно, тогда расскажу.

— Значит, у тебя от меня есть секреты.

— Знаешь, Реквием, у нас тут черт знает что творится, а ты занят своими ранеными чувствами вместо вопросов жизни и смерти.

Он кивнул:

— Я сегодня будто с содранной шкурой, весь расклеенный. Еще в кабинете Жан-Клода началось.

— Тогда мы были под воздействием, — напомнила я.

— Но я не могу надеть освященный предмет, звезда моя вечерняя, и нет мне убежища от того, что сделал со мной Арлекин.

— Арлекины сейчас на тебя воздействуют?

— Нет, но мне показали некоторую правду обо мне, и не могу притворяться перед собой, будто не знаю того, что узнал.

— Ты говоришь на себя непохоже, Реквием.

— Правда? — спросил он, и снова слишком много эмоций прозвучало в его голосе. Мне хотелось, чтобы вернулся Грэхем или вообще кто-нибудь пришел. Пусть Реквием считает, что не находится под воздействием, но я ручаться готова была, что вампиры Арлекина прямо сейчас буквочки переставляют у него в мозгу.

Он расстегнул плащ и сбросил его на пол. Я видела этот жест в его исполнении на сцене «Запретного плода» в конце стриптиза. Но сейчас он был вполне одет — в элегантные серые брюки и васильковую рубашку, от которое его глаза становились синее любой синевы. Я много видела голубых глаз, но такого цвета ни у кого не бывало. Ошеломительно синий цвет, из-за которого Белль Морт и хотела включить его в свою коллекцию синеглазых любовников. Длинные черные волосы красиво спадали за плечи.

— Я бы не ушел от тебя ни ради каких дел, звезда моя. Если бы ты только любила меня, как я тебя люблю, не было бы у меня ничего более важного в мире.

— Грэхем! — позвала я. Не заорала, но почти.

Испугалась? Да, малость. Может быть, некромантией я бы и могла вышибить арлекинов из Реквиема, но последняя такая попытка мне чуть жизни не стоила. И надо оправиться от одного нападения, прежде чем подставляться под новые раны. Эгоистично, но ничего не поделаешь.