Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

– Если хочешь опозорить родителей, начинай с их детей, – тихо, но выразительно сказал Цицерон Агенобарбу.

Тот кивнул головой, не отрывая взгляда от Веттия.

– Кто еще был в составе заговорщиков? – строго спросил Цезарь.

– Консуляр Луций Лукулл… – ответил Веттий, и сенаторы громко зашумели. Лукулл презрительно скривил губы, не пытаясь опровергнуть это нелепое утверждение.

– … Луций Домиций Агенобарб… – продолжал Веттий, и в курии уже громко кричали многие сенаторы.

Агенобарб не выдержал.

– Это клевета, – закричал он, вскакивая, – зачем мне убивать Помпея?

– Сядь и успокойся, – строго посоветовал Катон, – мы должны дослушать этот спектакль до конца.

– … Марк Туллий Цицерон… – назвал еще одно имя Веттий, и даже сам Помпей раздраженно отвернулся, настолько глупо и неправдоподобно все это выглядело.

За стенами шумела толпа, требовавшая сенаторов.

Но в самом сенате настроение резко изменилось. Даже явные сторонники Цезаря начали понимать, что этот балаган только позорит римский сенат и их всех. Цезарь понял, что нужно заканчивать.

– Хватит, – сказал он, – я думаю, Веттия нужно арестовать и допросить нашим следователям.

– Кто дал ему нож? – крикнул Цицерон, сознавая, как изменилась обстановка в сенате.

– Это мы узнаем, – кивнул Цезарь.

Но Веттия, охотно выполняющего свои грязные дела, уже трудно было остановить.

– Мне его дал Бибул, – закричал он, указывая на второго консула.

От неожиданности Бибул чуть не поперхнулся.

Но эффект был обратный. Теперь уже сенаторы начали смеяться. Смех нарастал, и Цицерон, воспользовавшись благоприятной возможностью, тут же поднялся с места.

– И такому доносчику верит Цезарь, – сказал он, улыбаясь, – по словам Веттия, весь сенат хотел убить бедного Помпея. Я просто не понимаю, как он жив до сих пор. Несчастный Помпей, его хочет прирезать своим ножом Бибул.

Над его словами хохотал уже весь сенат. Нервное напряжение спало, и теперь все смеялись, довольные таким исходом дела.

Цезарь, словно получивший пощечину, замер и взглянул на Красса. Тот пожал плечами, зло кивая на Веттия. Цезарь, с трудом сдерживая самообладание, проговорил:

– Пусть сенат вынесет решение.

Единогласным решением Веттий был взят под стражу для последующих допросов.

Довольные и веселые, несмотря на окружающую толпу, сенаторы расходились по домам.

На Форуме Цезарь, шедший в сопровождении ликторов, встретил Клодия с огромной толпой его сторонников.

– Клодий, – позвал консул.

– Да, – оскалился молодой патриций, подходя ближе.

– Мне нужно с тобой поговорить, – требовательно произнес Цезарь, – сегодня приходи ко мне домой.

– Хорошо, – почтительно кивнул Клодий, – обязательно приду.

«Теперь посмотрим, как понравится моя шутка Цицерону», – зло подумал Цезарь.

На следующий день в куриатных комициях патриций Публий Клодий был усыновлен плебеем Публием Фонтеем. Усыновление санкционировал сам консул Гай Юлий Цезарь. Еще через несколько дней Клодий, наконец, был избран народным трибуном Рима.

А Луций Веттий был удавлен в тюрьме в первую ночь своего ареста. Убийц, конечно, не нашли, что дало пищу для многочисленных пересудов и сплетен.

Но о них быстро забыли.

Такова участь всех доносчиков и предателей.

Глава L

Надобно носить личину свою с осторожностью, дабы нравом своим, повадкою и лживыми речами подтвердить поддельную жизнь.

Неудавшаяся провокация триумвиров нанесла серьезный удар по их положению, особенно подорвав авторитет Цезаря. Осмелевший Бибул начал появляться в сенате, многие предложения триумвиров уже вызывали нападки не только в сенате, но и в народном собрании. Среди тех, кто кричал у курии Гостилия, стали попадаться и сторонники оптиматов.

Больше всех гневался Красс. Он рассчитывал на осуждение и удаление Цицерона, собираясь утвердить покупку домов осужденных им катилинариев в его отсутствие.

Цицерон, казнивший пятерых римлян, особенно рьяно настаивал на соблюдении их гражданских прав после смерти, как бы утверждаясь в роли неукоснительного блюстителя римских законов.

Но дело Веттия неожиданно обернулось поражением для триумвиров, и вся партия популяров болезненно переживала этот позор. Собравшиеся в доме Марка Леки популяры впервые без Цезаря выдвинули несколько требований, с которыми должен был выступить в сенате избранный народным трибуном Клодий.

В адрес Цезаря, которому после смерти Катилины популяры особенно не верили, было высказано немало обидных замечаний. Красса и Помпея популяры вообще никогда не считали полностью своими, помня подвиги обоих в сулланских армиях.

На состоявшихся выборах на будущий год консулами были избраны Гней Кальпурний Пизон и Авл Габиний, фавориты триумвиров. Но досадный срыв с делом Веттия обошелся Цезарю очень дорого. Городскими преторами на будущий год, в свою очередь, были избраны два видных оптимата – Агенобарб и Гай Меммий Гемелл.

Помпей и Красс, не сговариваясь, открыто выражали свое недовольство. Казалось, их соглашение находилось под угрозой, когда в сенате начал свои выступления Клодий.

С первого дня пребывания на заседаниях сената он вел себя вызывающе, громко требуя фактов расследования коррупции должностных лиц, сенаторов, наместников в провинциях.

Осенним днем, совершив ритуальное жертвоприношение перед входом в сенат, Клодий появился в курии Гостилия, пройдя в зал.

Заседание уже началось, и выступал Агенобарб.

– Толпы людей, – гневно говорил он, – осаждают все время место заседания римского сената, мешая нашей нормальной работе. Сенаторов запугивают и оскорбляют. В этих условиях мы должны, наконец, навести порядок в нашем городе, восстановить законы, привлечь к суду виновных в бесчинствах.

– Ты лучше расскажи, как твои наместники бесчинствуют в провинциях, – крикнул Клодий.

– Прошу меня не перебивать, – разозлился Агенобарб, обращаясь к Консидию.

Принцепс сената, посмотрев на Клодия, примиряюще сказал:

– Народный трибун Клодий, прошу тебя не перебивать сенатора Агенобарба во время его выступления.

– Люди, которые подстрекают толпу, находятся в курии, на заседаниях римского сената, – продолжал Агенобарб, – эти недостойные еще смеют называть себя римлянами, натравливая чернь против сенаторов.

– Это ростовщики и откупщики натравливают людей, – снова крикнул Клодий, – своими пиратскими процентами. Разве ты не знаешь этого, Агенобарб?

– Конечно, ты на них очень зол, – не выдержал Агенобарб, – ведь ты до сих пор платишь проценты с тех сумм, которые раздал судьям во время своего оправдания.

Клодий в бешенстве вскочил. Его едва сдерживали сидевшие рядом другие народные трибуны – Ватиний и Фуфий Кален. Он вырвался из их рук.

– Расскажи, – кричал Клодий, – расскажи еще о продажности римских судей, назначаемых вами. Пусть все узнают, сколь продажны судьи, подбираемые нашим сенатом.

В курии, как обычно в последние дни, началась общая свалка. Все закричали, зашумели, перебивая друг друга. Рассерженного Агенобарба, бросившегося к Клодию, оттащили его сторонники. К ростральной трибуне вышел Гай Меммий.

– Я считаю, – заявил он грозно, – что Клодий ведет себя вызывающе. Нужно положить этому конец. У меня достаточно сил и способов заставить его замолчать.

Снова зашумели все сидевшие в зале, когда на трибуну вышел Цезарь.

– Как римский консул и верховный понтифик, – мягко начал консул, – полагаю, что нам всем нужно успокоиться и дать слово Клодию, если он хочет что-то предложить. Пусть он, во имя согласия римского сената и народа, выскажет нам свои соображения завтра. Агенобарб был прав, но очень взволнован. Так нельзя выступать в сенате. А сегодня нужно закрыть заседание.

Мудрое предложение Цезаря понравилось всем. Консидий быстро закрыл заседание.

На улице в поддержку Клодия собралась огромная многотысячная толпа, приветствовавшая своего любимца криками восторга.

На следующий день, когда в курии собрались почти все сенаторы, принцепс дал слово Клодию.

Народный трибун вышел на ростральную трибуну, оглядывая зал. Все замерли, ожидая его слов.

Клодий, привыкший кричать на народных собраниях, не был оратором и не умел выступать. Свою речь он сразу начал со своих предложений.

– Именем римского народа, предлагаю на ваше рассмотрение проекты четырех законов, – начал Клодий.

Сенаторы недовольно загудели. Сразу четырех!

– Первый закон должен отменить всякую плату за ежемесячно раздаваемый хлеб, – сказал Клодий, – народ Рима заслужил это право.

В зале раздались крики негодования. Злился даже Красс.

– Он сошел с ума, – гневно произнес триумвир, обращаясь к сидевшему рядом Аврелию Котте, – о чем думает Цезарь?

– Второй закон – восстановить квартальные коллегии римского народа и разрешить создавать новые.