Династия - Синтия Харрод-Иглз

— Я хотела бы вернуться, но не могу оставить Изабеллу одну в городе.

— Бедняжка, как она?

— Ей не хуже, если говорить о ее телесном здоровье. Но ее рассудок с каждым днем становится все слабее. Иногда она не узнает меня. А временами даже вскрикивает, когда я захожу к ней, представляя меня дьяволом или еще чем-то таким.

Женщины набожно перекрестились при упоминании властителя тьмы. Хелен продолжила, несколько понизив голос:

— Маргаритка, ты знаешь, я иногда думаю, все ли в порядке с этим Эзрой Брэйзеном. Я видела страшные синяки и другие ужасные отметины на теле Изабеллы. Мне кажется… — Она остановилась, потому что боялась произнести вслух свои обвинения. — Ребенок тоже внушает мне опасения, он такой странный.

— Эдмунд?

— Да, ему уже скоро четыре года, а он едва говорит. Он почти не двигается, просто сидит в углу и смотрит на все взглядом… как тебе сказать? Не знаю, нормален ли он.

Лицо Сесилии хранило печальное выражение.

— О Хелен, но это ужасно! Как я могла забыть о несчастном Эдмунде?! Ведь он такого же возраста, что и моя Маргарет, а она такая чудесная малышка. Послушай, а не могли бы мы устроить так, чтобы Изабелла переехала сюда? Я уверена, что Эзра не хочет заботиться о ней, тем более что у нее, как ты говоришь, помрачение рассудка.

— Думаю, что мы могли бы попытаться это устроить, — с сомнением в голосе проговорила Хелен. — Я даже знаю, с кем мне нужно побеседовать на эту тему в первую очередь, — с матушкой. Она может уладить любой вопрос. Если она поговорит с Эзрой, то без труда убедит его. А где она? Я ее сегодня еще не видела. Она на мельнице?

Сесилия улыбнулась.

— Нет, сегодня она учит Тома ездить верхом.

— Уже? — Хелен рассмеялась. — Ему же только три года. Отчего она так волнуется?

— Нет, она не волнуется. Просто она очень привязана к этому ребенку. Хелен, с того самого дня, как он родился, она сразу же начала выделять его среди других детей. Она заботится о нем больше, чем о Ричарде в свое время. Она сама его одевает, присматривает за ним, играет, занимает его интересными разговорами. Вот теперь решила научить его держаться в седле. Как только матушка закончит с этим, клянусь, она примется учить его объезжать собственного жеребенка!

— Как странно, — задумчиво протянула Хелен. — Может, это связано с его именем. Я помню, что она очень холила Томаса, когда он был крошкой.

Сесилия покачала головой.

— Нет, дело в самом ребенке. Именно она настояла на этом имени, а мы зовем его только Томом. Может, он ей чем-то напомнил Томаса, поэтому она и решила, чтобы он носил это имя в честь своего героического дяди.

— Что ж, я предлагаю пойти и посмотреть, закончила ли она, — сказала Хелен, которая предпочитала не говорить, а действовать. — А вот и Джо. Сейчас мы узнаем, где она. Джо!

Джо остановился на полпути с корзиной роз в руках. Одной из его необременительных обязанностей было срезать цветы для букета в спальню Элеоноры. Он вопросительно посмотрел на двух леди.

— Ты не знаешь, где госпожа?

— Наверное, она только что вошла в дом, мадам. Она во дворе показывала Тому, как расседлывать лошадь.

— Совершенно в матушкином духе, — засмеялась Хелен. — Мы сами найдем ее.

— Расстегни подпругу, вот так, а теперь потяни ее на себя, — наставляла внука Элеонора. — Нет, нет, пусть он сам это попробует сделать, — раздраженным тоном обратилась она к слуге, который хотел помочь малышу.

— Разве это так уж обязательно, мадам, — настаивал слуга, который не понял, что от него требуется подчиниться. — Я могу его сделать за него. Молодой хозяин…

— Оставь все, как есть, иначе я сейчас надеру тебе уши! — сердито воскликнула Элеонора, замахиваясь, так что слуга поспешно отступил. — Еще как обязательно. Что за мужчина из него вырастет, если он не будет знать, как позаботиться о собственной лошади?! И как он проконтролирует твою работу, если не будет знать, правильно ли она сделана? Все, уходи. Я сама присмотрю за лошадьми.

Слуга словно испарился в страхе перед своей недовольной хозяйкой. Хелен и раньше замечала, что ее мать в последнее время была очень резкой, — так сильно она скучала по Джону.

— А теперь, Том, сними с него седло. Позволь мне посмотреть, как ты уводишь его. Погладь его, да, да, вот так. Скажи ему, что он хороший.

— Ты хороший, Герои, — послушно произнес Том, еле дотягиваясь до загривка лошади. — Бабушка, а зачем мне знать, как все делать? Если есть слуги…

— Том, что за вопрос?! А что, если ты окажешься без слуг? Что, если тебя призовет на службу король, как твоего дядю Томаса? Ты ему ответишь, что не можешь отправиться в поход: «О, простите, я не могу быть с вами, потому что не умею седлать собственную лошадь».

— Дядя Томас был храбрым, да, бабушка?

— Да, дитя мое. Он был не только храбрым, но еще и красивым. Настоящий джентльмен.

— Но его убили, да?

— Он погиб в бою, сражаясь на стороне милорда. Томас убил человека, который смертельно ранил его господина. И погиб сам, — произнесла Элеонора, которую переполняли эмоции.

Маленький Том на секунду задумался.

— Я бы не хотел умирать, бабушка, — решил он наконец. — Ведь тогда я не смог бы ездить верхом.

— Мы все когда-нибудь умрем, дитя мое. А когда мы умрем, то должны быть готовы рассказать Создателю, что наша жизнь не прошла напрасно, что мы были храбрыми и преданными, честными и искренними с теми, кого любили, что мы действовали по заповедям Божьим и подчинялись Его воле. Нам хочется, чтобы Бог оказался доволен нами, ведь так?

Том не мог рассуждать о таких серьезных вещах, но по интонации вопроса догадался, что от него требуется, и согласно кивнул. Он все еще думал над их разговором.

— Но, бабушка, а Бог был доволен тем, как умер дядя Томас?

— Бог радуется, когда мы защищаем правду. Когда мы не нарушаем своих обязательств. Если нам приходится умирать за справедливость, то Бог любит нас еще больше.

Но Элеоноре не удалось выглядеть убедительной в глазах внука. Жизнь казалась ему наполненной такими чудесными вещами, что он совсем не хотел думать о смерти. Про себя мальчик решил, что дядя Томас сделал бы намного лучше, если бы не погиб, но Том любил бабушку и хотел угодить ей и потому вслух произнес:

— Я бы хотел быть похожим на дядю Томаса, бабушка.

Он достиг своей цели, потому что бабушка наклонилась к нему и обняла, сказав таким немного смешным и странным голосом, который означал, что она пытается не заплакать:

— Ты будешь, как он, когда вырастешь и станешь мужчиной. Да благословит тебя Бог!

Затем она выпрямилась, унося с собой сладкий запах роз, который неизменно витал вокруг нее, и сказала: