Голод - Лина Нурдквист

– Я взяла ведро яблок животным в лесу, – сказала девушка.

Я увидела яблоню у нее за спиной, но ничего не сказала. Только улыбнулась и кивнула. Ты выглядел таким счастливым, Руар, а она стеснялась. На шее у тебя набухли жилы, когда ты смеялся. Девушку звали Бриккен. Она заставила тебя перестать тосковать и странствовать. Ты нашел ее у дороги на сломанном велосипеде с мальчиком за руку. Счастливый круглолицый мальчуган, зубки как остренькие жемчужины – немного похож на тебя, каким я тебя помнила давным-давно. Малыш Эмиль. Ты взялся за руль ее велосипеда и прикатил его к нам. Когда ты починил велосипед, вы зашли ко мне.

Еще один удар сердца – и она поселилась у нас. Я увидела это по тебе, когда ты погладил меня по щеке, прежде чем пойти провожать ее до дому. Стоя на поляне, я смотрела вам вслед, когда вы свернули в сторону одной из деревень, шагая за руку навстречу комарам и летней ночи. Волосы стекали текли по ее плечам, как вода Тронхеймского фъорда. В кухне остался запах маленького ребенка, я ощутила его, снова вернувшись в дом и забравшись под одеяло. Он повис в неподвижном воздухе, смешиваясь со знакомыми запахами смолы и готовки.

Когда появилась Бриккен, жизнь в третий раз началась заново. Ты перестал странствовать, нашел себе работу в лесу и подработку на заводе в Бергвике. Повернувшись спиной к ветру и дорожной пыли, ты вернулся к василькам, растущим среди ржи. Часто она шла рядом с тобой, когда ты приходил ко мне, я ощущала радость в ваших шагах, когда вы шли рядом по дороге. Солнце просвечивало сквозь ее волосы, как сквозь ветки в лесу. Когда вы приходили ко мне, я могла подолгу стоять и любоваться на нее. Заботливые глаза, завивающиеся локоны на лбу, такая милая и домашняя. И наверняка она единственная девушка в Хельсингланде с такими красивыми веснушками – они были рассыпаны по ее лицу, как счастливые знаки, что она приживется у нас. Ее малыш полюбил меня, я научила его находить в лесу лисички и вырезать из ивы дудочки. Он полюбит лес и найдет себе работу в лесу, в этом я совершенно уверена. Когда мы с малышом Эмилем возвращались из леса, набрав грибов и ягод, Бриккен обычно ждала нас с целым противнем булочек. Запах свежей выпечки ощущался, едва мы выходили из леса на нашу полянку. Я заметила, что она экономит сахар, и подумала: хорошо будет, если она станет твоей. Не все золото, что блестит, но надо иметь запасы, чтобы не пропасть. Пусть потом хозяйничает здесь – если она уже сейчас воспринимает Уютный уголок как свой дом, то я очень рада. Свет в ее глазах и блеск в твоих. За окнами раздавалось стрекотание, сырость в воздухе несла запахи леса.

«Сороки строят себе дом на дереве у меня за окном, – подумала я. – Прямо над той веткой, где много лет назад я повесила ваши качели. Каждый вечер между половиной пятого и половиной шестого они прилетают с новыми веточками».

Спокойствие ощущалось, как мягкое одеяло, в которое можно было завернуться.

– Столько миль он прошел за свою жизнь, – говорила Бриккен. – Я хочу, чтобы это странствие стало последним – то, когда он взял за руль мой велосипед и привел нас с Эмилем к тебе домой.

Я кивнула, видя, что она говорит не столько со мной, сколько сама с собой.

– Эмиль сидел на сложенном одеяле в ящике на багажнике, – продолжала она. – А на руль я привязала цветочный горошок, чтобы он упирался в переднее колесо и заставлял пустые камеры сопротивляться, когда я пыталась толкать велосипед вперед. Велосипед заносило то вправо, то в влево, у меня руки разболелись от усилий, когда я пыталась его удержать. Уже третью неделю я возила домой продукты на велосипеде со спущенными камерами, и мне еще немало оставалось пройти, когда мне встретился Руар.

Я взяла ее руки в свои. Вместе мы смотрели через окно кухни на тебя, рубящего дрова. Я кивнула.

– Он бегал по свету, как бездомный котенок, – проговорила я. – Но теперь мой сын дома, и ты тоже. У нас тут небогато, но что еще человеку нужно, кроме тепла, куска хлеба и воздуха, которым можно свободно дышать?

Воздух в доме пропах пшеницей и свежесваренным кофе, когда облака закрывали солнце, и капли дождя начинали стучать по оконным стеклам. Мягкий свет, дождливое небо. Негромкие разговоры сплетали пути и судьбы людей с запахом свежемолотых кофейных зерен. Как когда-то Армуд, Бриккен наполняла пространство историями. Она выпускала их наружу под абажуром кухонной лапмы, неспешно нарисованные судьбы вставали перед нами, пока остывала плита. Я тоже рассказывала – об Армуде и о Тронхейме, о холодных зимах, которые всегда побеждала оттепель. Хотя некоторые истории я держала при себе.

В последних лучах летнего вечера наш дом наполнялся запахами свежих цветов и жареной рыбы. По грядкам, что-то ища, прыгали трясогузки, а остальные птицы укладывали своих птенцов спать среди веток. Здесь царил покой.

И все же – какая необычная история, Руар. Как ты повернулся лицом к жизни. Ты, со спутанными волосами, весь в смоле и хвое. Ты, бродивший с отсутствующим видом, замкнувшийся в себе, повернувший назад, в прошлое. Пока не появилась она – со своими историями и смехом, котрый мог бы повалить целый лес. Она открыла тебе глаза, прояснила твой взгляд, согрела теплом и положила начало лету. И тебя снова научила смеяться, звонко, как целый поток колокольчиков, шумно, как лошадь в галопе. Смех у нее был горячий, как у Армуда.

Среди стволов остались те, кого нет с нами.

Свет и тени теснились в нашем Уютном уголке, месяцы проходили за месяцами. Вы были так счастливы. Голос Бриккен был сладок, как жженый сахар. Птицы выводили свои трели, девушка, пришедшая в наш дом, была такая расказчица, что можно было заслушаться, и кофе остывал в чашках. В ней мне чудилось нечто загадочное и вместе с тем знакомое. Вы пили со мной кофе под яблоней, Эмиль спал на коленях у Бриккен, а летний дождь танцевал на крыше дома, размывая землю под окном. Стук дождя как колыбельная, а ветки дерева над нами – словно зеленый зонтик.

– Правда, матушка Унни, в дожде есть что-то успокаивающее? – сказала Бриккен, и я полюбила ее еще больше.

Небо прояснилось, вы ушли из дома, в лес, во тьму, где у мха столько