Голод - Лина Нурдквист

оттенков мягкого, что их и не сосчитать. Шагали босиком, окутанные любовью, и у меня слезы наворачивались на глаза, когда я видела вас вместе. Когда вы вернулись, оказалось, что вы побывали на вышке. Бриккен пришла в восторг от того, как она сделана, от вида, котрый открывается оттуда, от звуков и тишины. Искорки вспыхивали у нее под ресницами, когда она рассказывала, как сидела на медвежьей шкуре, гладила шерсть этого мощного животного, и ей не хотелось уходить. Она полюбила твое место на земле, которое ты построил вместе с отцом. Руками она показывала, как разглядела озеро между стволами деревьев, как мимо них проскакала белка с шишкой в зубах.

– Душа так легко может поселиться в глухом лесу, да там и остаться, – сказала она.

Я так радовалась, что она нашла себя. Когда ты улыбнулся ей, она провела пальцем по твоему лицу. В руке она держала булочку с сахаром, которую протянула мне – косточка на безымянном пальце с наростом, как у меня, и несколько крупинок жемчужного сахара упало тебе на колени, когда она подалась к тебе. Я почувствовала, как лицо мое расплывается в улыбке, когда я откусила булочку – более вкусной булочки я в жизни не пробовала.

По пути через лес ты показал ей наши укромные грибные места, и вы достали из карманов крошечные золотые лисички, которые мы пожарили на масле и съели все вместе. Ты положил побольше на ее кусок хлеба, и я увидела, как ты засиял, как в моих давних воспоминаниях, когда ты, Туне Амалия и Малышка сидите в траве, а западный ветер лохматил вам волосы. Вы смотрите на меня и смеетесь, и я точно знаю, что в тот раз я рассмеялась вам в ответ, так же радостно и громко, как вы. Теперь я снова засмеялась, так приятно мне было видеть вас с Бриккен вместе. Смех пронесся над мокрой травой и темными верхушками деревьев. С того момента она стала своей на нашей кухне.

– Постройте себе гнездышко, перекрасьте дом, перестелите пол, – сказала я.

Голос звучал хрипло.

– А если вы надстроите второй этаж, то хватит места и вашим внукам.

Никогда прежде я не видела, чтобы ты буквально весь светился.

Она перебралась к нам с маленьким Эмилем, и нас стало четверо. Каждое утро ты выпивал свою кружку кофе, мигал рассвет, и наступал новый день. Отставив блюдце, ты собирал в ладонь крошки с клеенки, открывал окно и бросал их на гороховую грядку трясогузкам. Часто мы с Бриккен еще какое-то время сидели вместе в тепле друг друга, когда ты уходил по делам.

В тот год осень подкралась осторожно. Бриккен раздобыла где-то котенка, который постоянно вился у наших ног, мы с ней сшили новые занавески на окна. Деревья без всякого сопротивления роняли листья, раздеваясь донага, не боясь отпустить их. Они знали: это не конец, а начало чего-то нового. Ты принес зеленую краску, ею мы покрасили наший серый бревенчатый домик.

Потом все вместе шли вброд по ручью. Холод по ногам, качающиеся верхушки деревьев над головой. «Сам ручей поет», – подумала я и посмотрела вниз, в холодную воду. Быстрая и чистая, красные кленовые листья на дне. И тут птицы смолкли. Листья задрожали, словно им стало страшно падать. Ветер, прилетевший из ниоткуда, ударил в лицо. Он прилетел с синих гор, невидимый и сильный. Пронесся над травой, перевернул стулья и метлы, попытался сорвать слои краски со свежепокрашенного дерева, вымел из сада всю листву. Холодный и сырой, он следовал за нами в дом, галопом влетая под одежду и одеяло, в каждую щелочку. Только мы успели захлопнуть дверь, как небеса разверзлись. Всего за несколько минут сбрались темные тучи – упрямый холодный дождь принялся хлестать по дому с черного неба. Улыбнувшись мне, Бриккен развела огонь в печи. У нас впереди целая жизнь.

Потом все произошло быстро. Подступили морозы, да такие, что озеро за одну ночь сковало льдом. Лед становился все толще, мычал посреди озера. В лесу потрескивало, словно деревья стреляли из ружья. В кухне стало сыро и холодно, каждый день мы охапками доставали дрова, припасенные в дровяном сарае, и несли в дом. Приближалось самое темное время года, свечи на столе и уют. Вы так нежно относились друг к другу, заботились друг о друге даже в привычной суете будней.

Самый прекрасный первый снег в моей жизни выпал незадолго до Рождества, снаружи все стало ослепительно белым, снежинки мягко легли на ветви яблонь. Надев старенькие шерстяные варежки, я распахнула дверь в белое. Через двор шли следы лап. Наверное, другая мать. Когда я выдыхала, мое дыхание повисало небольшим облачком. Я стала кружиться по двору. Декабрьское солнце осветило фасад дома, так что стены замеялись. Ощущая холод, я затанцевала на упругих ногах среди чистых красок. Позади меня открылась дверь.

– Мама, пойдем поедим с нами!

– Иду! Сейчас иду!

Свет в кухне мягко освещал зимний пейзаж. В свете лампы я увидела вас. Ваши тени сливались, так что невозможно было отличить, кто где. Зима расписала окна красивыми узорами. Причудливые изогнутые виноградные лозы, светящиеся изнутри. В двух местах изморозь растаяла. Отметки твоего носа и носа Эмиля, когда вы что-то шептали, прижавшись лицами к стеклу. Я представила себе, как вы прикладывали сложенные лодочкой ладони к лицу, давая другому выдохнуть, так что теплое дыхание согревало ваши озябшие лица. В очередной раз мне предстоит увидеть зиму глазами ребенка: следы на снегу, высокие сугробы вдоль расчищенных дорожек, мелких северных птиц, разыскивающих себе пропитание. Маленькая стайка посреди моря застывших кристаллов. Но сейчас я танцую – подпрыгиваю и кружусь на месте. Варежки Армуда согревают меня, и мои ноги сами собой несутся по свежему снегу.

Кора

Караульная служба

– Моя любимая сделает это для тебя, – сказал Руар со своего кухонного стула, когда я нарезала тонкие пластинки замороженного мяса и ощущала, как пальцы промерзли до мозга костей.

– Я твоя любимая, – заявила я, потому что никто нас не слышал.

Он взглянул на меня с удивлением, пожевал кусок колбасы, задумался.

– Когда же мы пойдем домой? – спросил он со своего стула.

Снова и снова.

– Куда мы идем?

– Когда мы пойдем?

Я больше не отвечала. Не узнавала его. Те же потрепанные брюки и та же рубашка, но на этом все. Ему приходилось взять разбег, чтобы начать говорить. Мне хотелось бы помочь ему формулировать фразы. По крайней мере, провести пальцами по его щеке. Хотя нет, не