Фантастика 1969, 1970 - Владимир Михайлов

— СКАЖИТЕ, ОТРАЗИТСЯ ЛИ КАЧЕСТВЕННОЕ ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПОТРЕБНОСТЕЙ, О КОТОРОМ ВЫ УПОМЯНУЛИ, НА СЕМЬЕ БУДУЩЕГО, НА ВОСПИТАНИИ ЧУВСТВ?

— Мне представляется абсолютно неизбежным расширение семьи. Расширение именно в том плане, о каком говорили классики марксизма. Как известно, они считали, что семья, эта экономическая ячейка, созданная в классовом обществе, будет тормозом при переходе к коммунизму, серьезной помехой на пути воспитания человека, который обладал бы нужными для коммунистического общества качествами. Так что будущее — за коллективным воспитанием, за воспитанием детей вне семьи, или, во всяком случае, на первой ступени, в расширенной семье. Кстати, нечто подобное уже существует на нашей планете. Достаточно вспомнить родовые обычаи Полинезии, где дети как бы принадлежат не только непосредственно отцу с матерью, но и дядям, тетям как по материнской, так и по отцовской линии. Они гостят то в одной семье, то в другой, свободно путешествуя по островам Полинезии, и везде, для них готов стол и дом. Нам это кажется странным, но в подобной расширенной семье ребята вырастают не только здоровыми и крепкими, но и отлично воспитанными (разумеется, я говорю о воспитании на уровне полинезийского общества).

Согласен: вовсе не обязательно, чтобы именно дяди и тети стали первой ступенью в коллективном воспитании. Главное, чтобы ребенок мог вырваться из узкого, ограниченного мирка своей семьи, чтобы он мог расти в товарищеском коллективе, чтобы имел возможность свободно перекочевывать из города в город, из квартиры в квартиру. Попробую расшифровать эту мысль.

Первостепенная задача общества будущего — выбить клин, который отделяет ребенка в семье от внешнего мира, позволяя ему думать о себе как о какой-то несколько привилегированной единице, претендующей на особые права. Так часто воспитываются агрессивные натуры параноидального склада. Если же, наоборот, мы постоянно одергиваем дитятю, постоянно тычем ему в нос, что он делает все не то и не так, мы нередко воспитываем людей депрессивного склада, которые при малейших неудачах винят во всем сами себя и никого другого.

Сомнительно, чтобы человек вырос индивидуалистом, когда чуть ли не с первых дней своего существования в обществе он понял, осознал, что мамы и папы для него практически все женщины и мужчины, что абсолютно все соотечественники заботятся о нем.

А дальше — совсем уже нетрудно перейти к широкому коммунистическому воспитанию в больших школах, в таких, о каких я мечтал в «Туманности Андромеды». Теперь о воспитании чувств.

В этой важнейшей области общественной жизни положение неблагополучно. Мне кажется, в последние годы корабль человеческого общества дает все больший крен в сторону технических наук, технического образования. Мир одержим верой во всемогущество науки. Многим кажется, что наука и только наука разрешит в жизни решительно все вопросы.

Я бы согласился с этим, если бы была создана наука чувств, если бы существовала академия Горя и Радости. Увы, покамест научные дисциплины ограничиваются изучением чисто внешних проявлений человека, интересуются только конечными результатами его труда. Представьте себе, что ученый бьется над тайной искусственного получения белка.

Какие прозрения осеняют его бессонными ночами! В какое отчаяние порою впадает он, когда после месяцев, лет, десятилетий мученического труда проблема попрежнему не решена! И вот наконец победа (хотя чаще всего бывает наоборот). Что он чувствует? Он радуется? Он плачет?

Для науки это не имеет никакого значения. На ее скрижалях эта трудная победа уже записана бесстрастным языком математических значков и формул.

«Не важны поиски, важны находки» — вот девиз современной науки, ее достоинство и ее огромнейший пробел. Нельзя не согласиться с лауреатом Ломоносовской премии английским ученым С. Ф. Пауэллом, когда он с горечью пишет: «История науки — это не просто перечень великих открытий. Необходимо, чтобы история науки упоминала о провалах, неудачах исследований, с тем, чтобы объяснить, почему некоторые из способнейших ученых потерпели неудачу в своих поисках и как репутация других приводила лишь к ошибкам». Если говорить о науке как о воспитании личности, о ее влиянии на формирование психики нового человека, то это влияние очень однобокое. Наука, с одной стороны, дисциплинирует мышление, приучает к логике, к экономии мыслей, учит идти прямо к цели, не разбрасываясь.

Но опять-таки диалектически она имеет свою оборотную сторону: наука прежде всего обедняет многогранность ощущения мира.

И вот результат, на мой взгляд, почти катастрофический: неожиданно для нас сложность мира превысила наши возможности накопления и хранения информации и ее обработки. Эта сложность мира до такой степени сейчас очевидна, что закрывать глаза на нее становится не так-то легко. Подсчитано: самый добросовестный, самый усидчивый человек не сможет прочесть за всю свою сознательную жизнь свыше 10–12 тысяч книг. Нечего и говорить, что ежегодные 200 тысяч печатных работ по химии, 90 тысяч по физике, около 120 тысяч по биологии совершенно неодолимая для простого смертного система получения и хранения информации. Получается, что люди строят некую вавилонскую башню, и чем выше поднимаются ее этажи, тем она расходится все шире и шире.

Конструкция современной науки представляет собой перевернутый конус, балансирующий на вершине. А это, как известно, чрезвычайно неустойчивое сооружение.

И оно очень скоро рухнет, если человечество не научится не только углубляться в детали вещей, но и обобщать информацию какими-то новыми методами.

— ВЫ СКАЗАЛИ: ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ ИНФОРМАЦИИ УЖЕ ПОДПИРАЕТ СЕДЬМОЕ НЕБО. ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ О ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ПОСЛЕДСТВИЯХ ЭТОГО НЕПРЕРЫВНОГО РОСТА?

— Я не открою ничего нового, если повторю: мир издревле противоречив. Но в XX веке эти противоречия разрастаются подобно цепной реакции. Растут ритм, динамика жизни, темпы информации, науки — прерывистый пульс планеты учащается. В этом стремительном поле всеобщей спешки многие проблемы очень часто оборачиваются для нас совсем не тем, чем они представлялись поначалу. Возьмем такую проблему, как, скажем, борьба с инфарктами, которые американцы назвали «убийцей № 1». Лечение их, конечно, дело первостепенной важности. Однако врачи недаром говорят, что гораздо проще, устранить причину заболевания, чем тратить силы и средства на лечение. С этой гуманной точки зрения давайте посмотрим на «убийцу № 1» как на производную городского существования, как на зло сидячего образа жизни с большими нервными и физическими нагрузками. Эти стремительные перепады ритмов, эти заботы и треволнения, эти бесконечные изнуряющие рывки, чутко воспринимаемые нетренированным сердцем, — вот главная причина огромного количества заболеваний.