Судьба драконов в послевоенной галактике - Никита Елисеев

– Да, – Кэт вцепилась мне в рукав, – мне тоже, мне тоже.

– Поедешь сама? Или что?

– Мне страшно, – Кэт все стискивала мою руку, – мне очень страшно.

– Поехать с тобой?

– Нет, что ты… Не совсем же я…

Я посадил Кэт в троллейбус и пошел к участку. Здесь совсем близко была "столовая", площадь развода, стройки… Я знал, что это совсем не те места, в которых я бродил, сбежав из маминой лаборатории, но странное чувство не покидало меня: все это уже было, было, нужно только вспомнить.

Я миновал троллейбусную остановку.

Две женщины беседовали у витрины замшелого магазинчика. Одна из них держала в руках сумку. Из сумки торчала палка твердокопченой колбасы. Я проходил мимо и услышал обрывок разговора: "…И на тренажер не похож…"

(…Неводом слуха ведешь по чужим разговорам, и попадаются рвущие, режущие сеть осколки чужих бесед…)

Я подошел к женщинам.

– Простите, – поинтересовался я, – вы говорили о каком-то тренажере или о ком-то, кто похож на тренажер?..

– Да, – охотно пояснила женщина с палкой колбасы, – на стройку залетело тут одно чмо болотное, а там – ребята – ну и поработали… Еще, наверное, работают… Что с вами? – обеспокоилась женщина.

– Ничего, – ответил я, – это – мой сын.

Степана привезли в санчасть. Я видел его растерзанное, истоптанное, разорванное тело. Я видел его крылья, обвисшие, волочащиеся по земле. Степан тихо поскуливал, постанывал. Он не разрешал себе орать от боли. Я опустился перед ним на колени, я обнял его огромную безобразную голову.

– Степушка, – забормотал я, – если тебе больно – кричи, Степушка…

Я прижимал к себе его голову – и никто из санитаров не мешал мне, потому что сделать ничего было нельзя…

– Папа, – прохрипел Степан, – извини… Извини меня… За что…ненавидят… я… хотел… уйти… тихо…

Он вздрогнул, и я почувствовал, как отяжелело и одеревенело его тело.

– Джек, – меня тронули за плечо, это был Георгий, – Джек… уж все… все… Пойдем…

…На совете ветеранов-"отпетых" меня ждали. Начальник школ пожал мне руку. Джером спросил:

– Что с Кэт?

Но я даже отвечать не стал. С болвана чего спрашивать?.. Совет – скучное дело, но скука порой помогает. Я сидел, откинувшись на стуле, чуть прикрыв глаза. Разбирали дело троих, убивших Степана. Их дело было чистое. Они ведь не знали, что он не ящер. На тренажер Степан никак не походил… Ну и что? В санчасти таких тоже не бывало. А что говорил по-человечески – так еще опаснее, страшнее… Я чуть-чуть приоткрыл глаза. Парней наказывать было не за что… Не за что… Начальник школ нагнулся ко мне:

– Ребята хотят в "отпетые"… Они готовы выдержать экзамен… Любой…

Не открывая глаз, я усмехнулся:

– Так уж и любой… Они что думают… – я помолчал, потом добавил: – Степан мог заклевать десять таких, как они…

– Это конечно, – осторожно согласился начальник школ, – это разумеется… Я только хочу узнать: если ребята выдержат экзамены, ты будешь против?

Я чувствовал, как улыбаюсь, как тянется влево и вверх угол рта.

– Они – здоровые лбы, и с реакцией у них все нормально, и экзамены они выдержат, и я один буду против, но если их примут в "отпетые", – я помолчал, улыбаясь, – если их примут в "отпетые", я постараюсь запомнить их лица и анкетные… данные… И тогда уже я вколочу их в дерьмо, в гибель, в болото…

Начальник школ вздохнул:

– Это не так обязательно… Зря что ли у нас право вето?

Меня разбудили, аккуратно тронув за плечо. Я приподнялся на локте, увидел стоящих "псов" и опасной грудой посверкивающее на полу рыцарское обмундирование.

– Вот оно что, – сказал я.

– Так точно, – вежливо, почти подобострастно ответил один из "псов", – требует сам. Я опустил ноги на пол. "Пес", отвечавший мне, был, по всей видимости, старший по званию. Во всяком случае, вел он себя так, а в их знаках различия я так до сих пор и не разобрался.

– Вам помочь облачиться? – поинтересовался "старший".

Я поглядел на него.

– Батюшки, – восхитился я, – сколько лет, сколько зим! Вы же меня в этот комбинат отправили!

– Был грех, – вздохнул "пес".

– Какой же это грех, – я поднялся, прошел в ванную, пустил воду, – это не грех, а исполненный долг.

(Кэт позавчера увезли в санчасть. Я остался один… И скоро-скоро-скоро встречусь с ним. Я знал, что это рано или поздно случится… Я расплачусь с ним за все и всех. Даже если теперь он жует полуживой прозрачный студень – мне-то что за дело до этого?)

Я насухо вытерся, вышел из ванной.

– Я готов, облачайте.

– Зла, – спросил "пес", – вы на меня не держите?

– Зла, – помолчав, ответил я, – не держу. Испытываю благодарность.

Старший из "псов" засмеялся:

– С юмором у вас…

– Я серьезно.

Я стал надевать поножи, шнуровать их. Железка к железке – плотно, и еще прихватить шнурками…Так, так…

"Пес" прыгнул ко мне, пал на колени, схватился сам шнуровать.

Я изумился.

"Пес" развел руками:

– Так принято… Обычай, традиция… Спрашиваем для проформы, мол, согласны? нет? А на самом деле, согласен, нет ли, а облачаем сами. Понимаете? Может быть, обыкновенный обдриставшийся "вонючий", а может быть, и…

Он помолчал.

Меня одевали умело и быстро.

Потом вели по коридору. В коридор высыпали все наши. Я впервые увидел их всех в сборе…

Георгий Алоисович держал за плечи свою жену. Глафира всхлипывала.

Я испугался: "Как бы ее не заколотило…" И этот испуг, несоизмеримый с ужасом, схватившим мою душу, и с ожиданием удачи – насмешил меня.

Меня посадили в грузовик. Я мог бы влезть и сам даже в этом допотопном тяжеленном облачении, но меня подсаживали и подпихивали "псы" с предупредительностью слуг выжившего из ума господина.

Я вспомнил взгляд дракона и то, как бежал, оскальзаясь, воя, бывший "отпетый", просто "вонючий". Я чуть было не подумал: "Вот я", но смирил себя, запретил думать об этом – так.

"На самом деле еще ничего не решено. Еще ничего, ничего не решено".

Я поднял забрало.

Грузовик мчался пока знакомыми улицами.

– Я гремлю, как лавка скобяного товара, – повторил я читанную где-то шутку.

"Псы" молчали – и я понял, что здесь не нужно шутить, лучше молчать.

Молчать, впрочем, всегда лучше…

Грузовик затормозил, остановился.

Я увидел пальцы, схватившиеся за борт грузовика, а потом я увидел начальника школ. Он стоял на колесе и заглядывал в кузов.

– Джекки, – сказал он, – вот какое дело. Я знал, что этим закончится… Не скажу, что тогда знал, когда настоял на том, чтобы исполнили твое мальчишеское желание, но уж когда ты вышел от русалколовов целым, – знал точно.

Он замолчал, и я спросил: