«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века - Владлен Измозик

Известная своими воспоминаниями А.О. Смирнова писала из‐за границы: «В матушке России хоть по‐халдейски [халдеи – племена в районе Персидского залива в IX–VI веках до н.э.] напишут, так и то на почте разберут… я иногда получаю письма, просто разрезанные по бокам»1064. В июле 1847 года В.Г. Белинский, лечившийся в Зальцбрунне, в письме к Н.В. Гоголю подчеркивал, что не мог бы писать столь прямо из России, «ибо тамошние Шпекины [почтмейстер в комедии Гоголя «Ревизор»] распечатывают чужие письма не из одного личного удовольствия, но и по долгу службы, ради доносов»1065. А.Н. Карамзин писал матери 9 (21) марта 1848 года: «Я прекрасно знал наперед, что мои письма будут читаться на почте, но я не понимаю, почему их читали настолько медленно, что доставка по адресу замедлилась на три или четыре дня; вы получили мое письмо от 23 февраля нового стиля только 25 февраля старого стиля – 14 дней: это неприлично»1066.

То, что тайна перлюстрации нередко нарушалась, признавали и руководители политических спецслужб империи. Например, во время доклада Николаю I 13 апреля 1837 года А.Н. Голицын, предлагая закрыть «черные кабинеты» в Иркутске и Томске, ссылался в том числе на сообщение А.Х. Бенкендорфа, что «о существовании оной делается известно в Сибири». К тому же Голицын получил жалобу генерал-губернатора Западной Сибири князя П.Д. Горчакова на то, что «он свои письма получает подпечатанными [перлюстрированными]». Голицын делал внушение губернским почтмейстерам о необходимости скрытности в столь щекотливом деле, объявил строжайший выговор тобольскому губернскому почтмейстеру, перевел надворного советника И.И. Веттера из Тобольска в Нижний Новгород. Но помогало все это мало. О том, что «перлюстрация стала заметна в Сибири», докладывал и томский почтмейстер Геденштром1067.

В начале 1860‐х годов один из агентов III Отделения жаловался шефу жандармов В.А. Долгорукову: «…очень жаль, что наши министры столь вероломно поступают против III отделения, когда оно предупреждает их конфиденциальным образом». В качестве примера он приводил поведение министра финансов А.М. Княжевича, который сказал управляющему Государственным банком Е.И. Ламанскому, что шеф жандармов сообщил о нем «невыгодные сведения, и Ламанский догадывается, что какие‐то письма его были распечатаны на почте»1068.

Н.А. Орлов, сын шефа жандармов А.Ф. Орлова, 13 (25) января 1856 года писал из Парижа великому князю Михаилу Николаевичу, отмечая, что посылает письмо с оказией, а потому «не обязан рассчитывать каждое слово и постоянно иметь в виду перлюстрацию». Поэт граф А.К. Толстой в письме к И.С. Аксакову от 31 декабря 1856 года рассуждал о полученном от последнего письме: «Оно шло 16 дней из Москвы, всего 600 верст, уж не заезжало ли оно в Петербург? Нельзя расчесть, куда может занести письмо противный ветер». Сам Аксаков в письме от 26 ноября 1859 года к князю В.А. Черкасскому, известному общественному деятелю, утверждал: «…теперь перлюстрация сильнее, чем когда‐либо»1069.

Эмигрант князь П.В. Долгоруков писал историку М.П. Погодину 2 (14) октября 1865 года о неудачной попытке послать письмо с историческими сведениями в журнал «Русский архив»: «Письма в России всегда распечатывали втихомолку, но ныне прогресс достиг и до самих Шпекиных, письмо мое распечатали открыто и возвратили мне по почте же. А что распечатано оно в почтамте, то доказывает вид пакета, мною тщательно сохраненного. Вы видите, что граница Европы находится на Немане и дальше не простирается…»1070.

В обстановке наступившей гласности первых лет правления Александра II об этом пыталась говорить российская печать. В письме читателя, не пропущенном цензурой, сообщалось:

Уезжая из Новогрудка (Минской губ.), я оставил сестре конверты с собственноручною надписью московского адреса. На днях я получил один из этих конвертов, в котором… оказалось письмо неизвестно кому и кем писанное. Я стал… рассматривать конверт и заметил, что он был разрезан сбоку и потом снова заклеен. На последнее… я… уж не жалуюсь, но зачем же письма менять1071.

Генерал М.Д. Скобелев в доверительном письме генералу Н.Н. Обручеву 3 января 1882 года подчеркивал, что «письмо это лично передаст Вам пор [учик] Ушаков… Я ему вполне верю»1072.

Можно привести много примеров недоверия высших сановников Российской империи к почте. Министр народного просвещения в 1861–1866 годах А.В. Головнин рассуждал в письме к Н.В. Ханыкову в декабре 1866 года: «…система шпионства, полицейского преследования, административного произвола с устранением всякой законности и перлюстрация писем достигли высших пределов». Поэтому в апреле 1867 года он сообщал тому же корреспонденту: «Я просил [И.Ф.] Лихачева доставить Вам это письмо помимо разноплеменных Вандалей [Ж.П. Вандаль – генеральный директор почт во Франции]»1073. Много записей, связанных с перлюстрацией, содержится в дневниках Д.А. Милютина. Военный министр, ушедший в мае 1881 года в отставку и переехавший в Крым, Милютин записал в дневнике в июне того же года, что посетил 15 июня в Ореанде также отставленного от должностей великого князя Константина Николаевича, чтобы передать ему «несколько пакетов от А.В. Головнина [министр народного просвещения в 1862–1866 годах] с такими бумагами, которых не мог он доверить почте». В свою очередь великий князь Константин Николаевич сообщил Милютину, что имеет «верные случаи для доставления писем и посылок в Петербург». В июле, зафиксировав в дневнике факт получения писем от бывших сослуживцев и близких знакомых – тайного советника И.П. Арапетова, генералов А.А. Баранцова и Н.Н. Обручева, бывшего министра А.В. Головнина, бывший военный министр отметил, что «так как все эти письма получены по почте, то в них, конечно, не могло заключаться каких‐либо интересных сведений о том, что делается в петербургских правительственных сферах». Наконец, в том же месяце к Милютину прибыл курьер Морского министерства с письмом министра иностранных дел Н.К. Гирса, «который по приказанию Государя и совершенно конфиденциально» извещал отставного министра о заключении секретного тройственного договора с Германией и Австро-Венгрией. При этом сам Милютин, привыкший к повседневности перлюстрации, был изумлен, когда узнал, что ответное письмо Гирсу он должен отправить также с курьером Морского министерства – ибо «сам Государь приказал Гирсу, чтобы писал об этом деле не по почте». В дневнике Д.А. Милютин записал: «Курьезное предостережение со стороны самого царя!»1074

Последний случай напоминает эпизод, когда опасения относительно сохранения почтовой тайны высказал сам Николай I. В связи с гибелью Пушкина самодержец писал сестре Анне Павловне, жене голландского принца Вильгельма Оранского, 3 (15) февраля 1837 года: «…мне надо много сообщить ему [Вильгельму Оранскому] об одном трагическом событии, которое положило конец жизни пресловутого Пушкина, поэта; но это не терпит любопытства почты»1075. Правда, не очень понятно, любопытства каких почтовых чиновников – собственных или голландских – на сей раз боялся российский император.

Поэтому в дневнике Д.А. Милютина неоднократно отмечено получение писем с надежной оказией, когда корреспонденты могли писать откровенно, не думая о предосторожностях, связанных с официальной почтой. Такова запись от 14 февраля 1882 года о получении двух любопытных писем – от К.Д. Кавелина и генерала от артиллерии, члена Государственного совета А.А. Баранцова, которые воспользовались поездкой жены Милютина, чтобы «сообщить мне такие сведения, о которых писать по почте невозможно»1076. В письме от 13–22 апреля 1884 года Кавелин писал Милютину: «Хочу ею [оказией] воспользоваться, чтобы перекинуться с Вами откровенным словечком, не подвергаясь операции перлюстрирования»1077. 6 мая 1882 года Милютин отметил прибытие с камердинером великого князя Константина Николаевича толстого пакета от бывшего министра народного просвещения А.В. Головнина. Среди прочего Головнин писал: «…река времени несет ладью, именуемую Россией, и нет кормчего, а сидят гребцы неумелые»1078. Также камердинер Константина Николаевича привозил Милютину письма от членов Государственного совета К.К. Грота, П.П. Семенова-Тян-Шанского. Кроме того, почту доставляли адъютанты великого князя Н.П. Литвинов и Н.А. Римский-Корсаков, управляющий делами великого князя К.П. Голенко1079. Подобными оказиями пользовался и сам Константин Николаевич. Милютин упоминает о доставленных тому адмиралом А.А. Поповым письмах Головнина и государственного контролера графа Д.М. Сольского. В этих письмах великому князю откровенно сообщались «сведения из петербургской официальной сферы»1080.