Укрощенная любовью - Жанна Монтегю

Он откинулся на подушки. Его щеки побледнели под загаром. Любовь дала ей смелость отбросить в сторону одеяло и прильнуть к его плечу прежде, чем он смог остановить ее:

– О, дорогой, почему ты не рассказал мне этого раньше? Я не знала, не понимала, – словно гора упала с ее плеч. Он был молод и пытался начать жизнь заново, а она считала его каким-то грабителем, движимым лишь алчностью…

Потрясенный этим проявлением чувств, он выбирал последующие слова особенно тщательно и колебался, все еще не осмеливаясь доверять ей:

– До сих пор мы ведь почти не разговаривали. Ты, казалось, так ненавидела меня…

– В будущем мы должны больше разговаривать. Возможно, мне тоже нужно, чтобы меня выслушали, – сказала Беренис осторожно.

Даже теперь она держала кое-что в секрете. Им еще предстоит исследовать огромные пространства ее и его жизни, почти такие же бескрайние, как равнины Каролины. Она будет познавать это шаг за шагом, день за днем, а пока еще ненадолго сохранит свою тайну и ничего не скажет о ребенке – мудрый поступок, учитывая то обстоятельство, что, случись с ней какое-нибудь несчастье во время беременности, ее собственное горе будет слишком велико, чтобы взваливать это бремя еще и на него.

Он поцеловал ее тепло, нежно. Так муж целует жену, с которой прожил много лет в любви и согласии. Потом притянул ее к себе так, чтобы ее голова лежала на его груди; пальцы его нежно гладили ее волосы. Вскоре он затих, и, украдкой бросив на него взгляд, Беренис увидела, что он спит. Линии его лица смягчились, и он выглядел очень спокойным, умиротворенным, словно, доверившись ей, вскрыл зараженную рану и выпустил яд из своей души.

Беренис выскользнула из постели и очень тихо, чтобы не потревожить Себастьяна, торопливо оделась и привела себя в порядок. Ее мучили тошнота и слабость, но она твердо решила скрывать это и пошла на кухню, чтобы приготовить на завтрак что-нибудь сытное и вкусное, что поможет ему поскорее поправиться. Больше она ни о чем не думала, предпочитая просто плыть по течению. «Позже, – пообещала она себе, – я решу и с Себастьяном, и с Перегрином. И со всем остальным…»

Было еще рано, солнце выбиралось из-за отступающих облаков в сияющем великолепии, и широкие крылья оранжевого, алого и зеленого цвета охватывали небо на востоке. Беренис ступила в эту росистую свежесть, наполняющую ее легкие кристально чистым воздухом. Мир казался в этот день каким-то необычайно сверкающим, словно пелена спала с ее глаз, и она увидела все это впервые.

Она хотела побыть здесь наедине с природой, восхищаясь каждой птичьей трелью, каждой веточкой, мерцающей алмазными каплями росы, каждой травинкой, освещенной любовью. Но на веранде она наткнулась на Перегрина, лежащего в плетеном кресле с мертвенно-бледными лицом после очередной ночи пьянства.

– Ты ранняя пташка, – сказала Беренис, отмечая, как плохо он выглядел, и недоумевая, почему прежде он казался ей столь привлекательным. Воспоминания о прошлом теперь казались смутными и расплывчатыми, словно это происходило с кем-то другим.

– Говорят, что кто рано встает, того удача ждет, – ответил он устало. Как отличался теперь Перегрин от того блестящего молодого человека, который очаровал ее в те дни, когда гонялся за светскими удовольствиями и ему не было равных…

– Что случилось, Перегрин? – спросила она мягко, ибо, что бы ни произошло, они оставались друзьями, и Беренис беспокоилась о нем.

Он тяжело вздохнул. Его одежда помялась, белье было далеко не первой свежести. Он не был приучен заботиться о себе сам, а Себастьян запретил слугам входить к нему.

– Это приключение – совсем не то, что я думал… вернее, это именно то, что я ожидал, но как я позволил другим втянуть себя в это? Твоему брату, например?

– Право же, это несправедливо! Ты не можешь обвинять Дэмиана!

Она присела на верхнюю ступеньку веранды, где виноградные лозы с пурпурными цветками, извиваясь, ползли вверх, словно змеи. Изумрудно-зеленая ящерица пронеслась по белой оштукатуренной стене, замерев на долю секунды, прежде чем юркнуть под навес крыши.

– Ну не идиот ли я, что послушал леди Чард и приехал сюда? Эти ее прекраснодушные разговоры о родственниках в Джорджтауне – все это было обманом. Старая сводня хотела сбыть меня с рук, – Перегрину нужно было переложить на кого-нибудь ответственность за свои поступки.

– Ты, конечно же, шутишь! Я уверена, что она действовала из лучших побуждений. Тогда тебе нужно было решительно и быстро изменить жизнь. Тебе бы лучше не пить так много и найти себе молодую леди, – Беренис пыталась расшевелить его, отвлечь от мрачных мыслей.

– И как же, скажите на милость, я могу сделать это, будучи запертым в глуши? – спросил он раздраженно. – Но когда я снова окажусь в каком-либо месте, хотя бы отдаленно напоминающем цивилизацию, это будет совсем другое дело!

– Я в этом уверена. Нужно немного потерпеть…

– Потерпеть! Вздор, мадам! Я провел бессонную ночь, размышляя об этом, – ответил он медленно. – Бесполезно. Эта жизнь не для меня. Быть все время с этими людьми – такими грубыми, такими жестокими – совсем не то, к чему я привык. Черт возьми, они еще более дикие, чем индейцы! А ваш муж! Каждый раз, когда он на меня смотрит, я боюсь, что он вот-вот ударит меня.

Беренис улыбнулась, увидев его удрученное лицо:

– Ты давал ему достаточно поводов к этому. По-моему, наоборот, он ведет себя поразительно сдержанно и терпеливо. Он бы мог заковать тебя в кандалы за побег…

Перегрин нахмурился и сел, зажав руки между колен. Грязные кружевные манжеты наполовину скрывали его запястья.

– Я думал, Дэмиан – мой друг, но теперь он на стороне графа. О, ему все это очень нравится! Он чувствует себя, как рыба в воде. Ты тоже, Беренис, – его взгляд был полон упрека. – Ты стала избегать меня.

Когда-то этот печальный мальчишеский взгляд заставлял сердце Беренис трепетать – но не теперь. Желая утешить Перегрина, она накрыла его ладонь своею:

– Себастьяну не нравится наша дружба… Он отдернул руку, словно ужаленный:

– Значит, ты должна поступать так, как приказывает твой муж? Но это же отвратительно! Никогда бы не поверил, что услышу такое признание от своенравной леди Беренис! Ты становишься смиренной и послушной, как жена священника.

Это рассердило Беренис: разумеется, ни одной женщине с характером не понравится, если люди будут считать, что она целиком и полностью покорилась мужу.

– Если уж на то пошло, то это потому, что я так хочу! – сказала она резко. – Я многое узнала с тех пор, как мы приехали сюда. Так много, что не представляю, с чего начать. Теперь я уже не могу вернуться к прежней жизни.