Укрощенная любовью - Жанна Монтегю

– Я не думала об этом, – запинаясь сказала Беренис, приложив ладонь к своему горячему лбу.

– Сначала я относила это на счет перемены климата, но в последнее время заметила некоторые изменения: корсаж стал сидеть на вас туже, вы жалуетесь на головокружение, – Далси не знала, как Беренис воспримет это открытие, но не могла скрыть собственной радости. Иногда дети скрепляют семьи, и ей ужасно хотелось увидеть, как Беренис и Себастьян, наконец, соединят руки, объявят о «прекращении враждебных действий» и заживут вместе в мире и согласии.

Грег и Квико попытались помочь Себастьяну встать на ноги, но он, стыдясь своей слабости, оттолкнул их и, шатаясь, пошел через кухню и холл к своей спальне без их помощи. Беренис схватила Далси за руку:

– Мы поговорим об этом позже. Сейчас я должна идти к нему!

– Я иду с вами! – объявила Далси, хотя больше беспокоилась о своей госпоже, чем о господине. Она была убеждена, что уж он-то сделан из стали и выживет в любом случае, в то время как Беренис, принимая во внимание ее воспитание и утонченную натуру, была более ранима и сейчас нуждалась в любви и понимании больше, чем когда-либо.

Квико отвернул простыню, и Себастьян тяжело опустился на кровать. Индеец стащил с него сапоги и посоветовал:

– Отдохните. Вы потеряли много крови. Мы сами обо всем позаботимся.

Грег стоял у кровати, невозмутимый и строгий, открывая свою медицинскую сумку. Беренис, запаниковав, схватила его за руку:

– Господи, он умрет от потери крови! Сделайте же что-нибудь!

Глаза ее были широко открыты, одежда в беспорядке, но Грег лишь улыбнулся, выкладывая инструменты на стол:

– Успокойтесь, графиня! Как приятно, когда на тебя такой спрос. Пожалуй, я превращу вашу спальню в больничную палату, чем она и является в последнее время – сначала вы, теперь вот он. Будьте добры, принесите бренди – надо добавить в него опиума. Когда я начну зашивать рану, будет чертовски больно. А он и так уже проклинает меня на чем свет стоит, грозясь вырвать мое сердце и съесть его, тушеное с тминными семечками.

– Ты мясник, Грег, – проворчал Себастьян, не терпящий никакого ограничения свободы, мешающего ему действовать в полную силу.

– Заткнись ты, старый дьявол! – парировал Грег насмешливо. – Ты рычишь, как гризли, раненый в зад. На вот, выпей это и дай нам всем отдохнуть от тебя! – и он сунул стакан Себастьяну под нос.

– Иди к черту! – пробормотал Себастьян не слишком любезным тоном, швырнув назад пустой стакан. – Накладывай свои швы и убирайся!

– А ты, девушка, – доктор повернулся к Далси, – пойди попроси у Джесси простыню и начинай рвать ее на бинты для перевязки.

Далси взглянула на Квико, и он согласно кивнул. Никогда ничего не обсуждая, без слов понимая друг друга, они вместе трудились на благо этих двух людей, которые вернули им жизнь, надежды, достоинство, – трудились и никогда не забывали их в своих молитвах.

– Где мой брат? – Беренис хотела сообщить, что он скоро станет дядей, и в то же время боялась даже упомянуть об этом.

– Он на сторожевом посту, миледи, – сказал Квико. Его внимательный взгляд заставил Беренис гадать, не сообщила ли ему Далси о ее деликатном положении. Себастьяну, с уже затуманенным от наркотика сознанием, стало казаться, что Беренис парит над ним, заботливая и нежная, как ангел. Она, можно сказать, спасла ему жизнь, и он силился понять почему. Был ли это природный инстинкт самосохранения? Страх быть захваченной в плен Медным Волосом? Возможно ли (да нет, это немыслимо!), чтобы ей было не безразлично, что случится с ним? Их взгляды встретились, и Беренис поразило то, что она прочитала в его глазах. Искра надежды вспыхнула у нее в груди, но погасла, когда нежность на его лице сменилась суровостью – так же быстро, как и появилась. Себастьян отказывался верить, да еще в критическую минуту физической слабости, что она способна стать его подругой, его спутницей жизни. Очень скоро, подозревал он, это прекрасное видение, заботящееся о нем так нежно, вновь превратится в существо изменчивое и непредсказуемое. Он не мог позволить себе смягчиться или поставить под угрозу свои чувства.

Он нетерпеливо поерзал:

– Это не женское дело, Беренис! Уходи.

– Мое место здесь, с тобой, – сказала она твердо.

Больше Себастьян ничего не успел произнести, потому что Грег начал зашивать рану. Это был мучительный процесс: длинная игла и кетгутовая нить постепенно стягивали разорванные края кожи. Квико и Адам крепко держали Себастьяна, игнорируя его проклятья.

Беренис не могла смотреть из-за подступающей к горлу тошноты и головокружения. Это убедило ее в правильности диагноза Далси. Трепет радостного возбуждения начал наполнять все ее существо, когда она, наконец, поняла и приняла правду. Она могла чувствовать новую жизнь, расцветающую внутри нее…

У нее возникло неудержимое побуждение все рассказать Себастьяну и увидеть его реакцию, но ее пыл угас, как только она представила, что за этим последует. Недоверие, сомнение, что он отец ребенка… Но ведь не мог же он все еще считать ее шлюхой? Она вспомнила, в какую ярость он пришел, когда она сбежала с Перегрином. Прежде чем делать при всех такое серьезное заявление, она должна обдумать свое будущее и будущее своего нерожденного ребенка. Беренис почувствовала на себе тяжесть ответственности и несколько мгновений стояла, прижав ладони к животу, который пока еще не округлился. Она попыталась представить, как он будет выглядеть: красивый маленький мальчик с чертами Себастьяна или прелестная девочка, похожая на нее? Хотя у нее был небольшой опыт обращения с детьми леди Оливии и ей нравилось возиться с ними, новорожденные младенцы приводили ее в смятение. Они были такие маленькие и беспомощные, и так много плакали. Что же до родов… Люсинда, которая, правда, никогда сама не рожала, и некоторые другие дамы, имеющие подобный опыт, рассказывали чудовищные истории о длящихся неделями схватках, мучительных болях, хирургических щипцах и наложении швов…

Где она будет, гадала Беренис, когда придет это время? С Себастьяном? Вряд ли. Сердце болезненно сжалось, когда она, наконец, призналась себе, что любит его, что это не мимолетное увлечение, но любовь, которая будет длиться всю жизнь. С грустной слабой улыбкой Беренис поняла, что ее гнев и ненависть к нему наполовину были для нее своего рода самозащитой против этой великой силы, которая могла разорвать ее сердце на части.

Стук в дверь прервал эти размышления, и вся тревога, страх и боль прорвались наружу кипящей яростью, когда она обнаружила за дверью Джульетт, требующую, чтобы ее впустили. С ней была Ли, держащая корзину с травами, поверх которых лежало нечто странное, сплетенное из куриных перьев и веток.