Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин - Михаил Мишин

обе стороны. При этом периодически хватал мяч и кричал, что не потерпит грязной игры. Видимо, имел в виду выборы в Одессе.

После Роста Боречку принял наш друг Игорь, который хотя и поэт, но женат, причем на своей жене Алле, которая могла бы не простить.

Так что они здесь сразу оба — Игорь Иртеньев и Алла Боссарт.

Не упомню точно, когда именно в эстафету вошел Витя Шендерович. Во всяком случае, он еще не вызывал общей зависти коллег и считался юмористом не только среди кукол.

Кстати, Шендерович сегодня здесь.

После него (или до или параллельно) к эстафете присоединялись Аркадий Арканов и Марик Розовский, Сеня Альтов, и Резо Габриадзе… Не говорю об одесситах — эти знают Боречку поголовно и относятся с уважением, потому что даже в Одессе городских сумасшедших такого масштаба немного.

Нет-нет, я не потому, что, мол, только сумасшедший мог добиться, пробить, построить… Я не стешу говорить об этом его центре, об этих его детях. Об этом нельзя говорить словами — к этому можно только относиться. Причем молча. Пришел, увидел и умолк. Молча постоял и сравнил с тем, что ты сам делаешь в жизни. Сравнил и опять закрыл рот…

Нет, он безумен не поэтому. А потому, что только безумный способен вдруг ни с того ни с сего впрыгнуть в твою жизнь, а потом узнать тебя поближе, и чтоб это не повлияло….

Мы его спрашивали — что подарить. Под пыткой он выдавил из себя слово «факс». Зная Боречкин английский, это можно было бы перевести как неприличный глагол, но мы все-таки решили, что он имел в виду прибор для связи. Видимо, с нами.

Боречка! Прибор здесь, но сегодня он тебе не нужен — сегодня мы тоже здесь. Сегодня тебя надо обмыть — вместе с прибором. Поэтому мы привезли с собой еще пузырек шотландского виски. Этот пузырек почти равен тебе по объему, но, конечно же, уступает в крепости.

Ибо ты, Борис Давидович Литвак — один из самых крепких пацанов этого города. А значит, этого мира.

И все мы, Боречка, любим тебя пародировать лишь по одной причине — мы неспособны тебе подражать.

На что мы способны — это быть сегодня в Одессе.

И пытаться хоть какое-то время просидеть рядом с тобой ровно.

Олегу Меньшикову — 40

08.11.2000

Олег,

они позвонили и сказали, что надо сказать слова, потому что тебе сорок.

Олег, это им надо, что тебе сорок.

А мне не надо.

А я тебе так скажу — на тебе и сорок хорошо смотрится.

Фалды еще развеваются, но седой волос уже надо прятать.

А ты не прячь.

Твои сорок — дивный баланс.

Ты уже так много знаешь и еще столь много можешь.

Пивное, чтобы всего этого не пересталось хотеть.

Чего тебе и желаю.

И долгих лет маме и папе.

И вот еще.

Не сомневайся никогда, что важнее — жизнь или искусство.

Живи!

Юрий Рост

и его «Триумф»

Юра!

Я тебе все уже сказал.

Но хочу повторить — через посредство газеты. Чтобы это была как бы журналистика.

Потому что сегодня, когда при слове «журналист»

одни тянутся к пистолету.

другие — к кошельку,

а третьи плюют мимо урны;

когда вместо журналистики — СМИ,

а вместо СМИ — «пиар»,

а вместо «пиара» —

компромисс между общественным туалетом и прокуратурой;

когда журналистом называет себя всякий, сочетающий недостаток стыда с неумением излагать отсутствие мыслей…

…и так далее…

Я жутко за тебя рад. Юра.

Нет — за тебя я счастлив.

А рад я за «Триумф».

Триумф профессии.

Хотя фактически ты ничего такого не делал — ну, просто писал заметки.

Просто щелкал фотоаппаратом и сочинял к этим снимкам тексты.

Создавая портрет эпохи, как скажут пошляки.

На самом деле — ты различаешь лица людей. Очень просто.

Кстати, среди твоих лиц до сих пор нет толкового автопортрета.

Раньше ты, конечно, был недостоин, но теперь — пора.

Если тебе самому неловко, покажи, на какую кнопку нажимать, и я щелкну то, что в окошечке.

Куртка, трубка, очки.

Джинсы, по которым плачет музей.

Причем подпоясанные веревкой — для простоты.

Вспоминается граф Лев Николаевич, тоже был простой мужичок.

Нет, Юра, у меня так щелкнуть не получится.

Чтобы получилось, как v тебя, окошечка с кнопкой мало.

Нужен еще твой глаз, твоя рука, твоя свобода, твоя хитрость и твоя нежность.

И что-то еще, чего я не знаю.

Между прочим, сколько помню, ты ни разу не написал ерунды. Это надо же.

А знаешь почему?

А потому, Юра, что ты есть Журналист.

Лучший и талантливейший.

Очень просто.

Михаилу Казакову — 65

14.10.2000

У Михаила Козакова — день рождения.

Народный артист.

Дивная траектория.

Дикий характер. Насчет чего весь бомонд в курсе.

С одними не сошелся, у других не прижился, с третьими расстался, с остальными развелся.

Потом объяснил всем, почему он тут больше не может, — и уехал туда. Работать.

Поработал.

Потом объяснил всем, почему он там больше не хочет, — и вернулся сюда.

Работать.

Потому что главная патология — работа.

Клинический трудоголик.

Пока прочие прорабы духа убеждают друг друга и остальных, что в наше поганое время все невозможно, Миша Козаков в это самое поганое время ставит, играет, снимается, дает интервью, пишет, опять книгу, одновременно непрерывно, безостановочно и непрестанно читая стихи.

Никогда! Никогда не просите его почитать что-нибудь из Бродского!

«Что-нибудь» — он не понимает. Заставит слушать все, что Бродский когда-либо написал, и что собирался написать, и чего даже не собирался — с вариантами, черновиками, записками, сносками и письмом ему, Козакову, лично.

Характерец.

А народу-то на характер наплевать.

Народу сколько раз ни показывай «Покровские вороту», столько раз народ все бросает, садится и смотрят — от и до.

Классика потому что.

А еще недавно сыграл тень отца принца.

Самого принца тоже играл