Оливковое дерево - Люсинда Райли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но со времени последнего приезда сюда я побывал в Южной Америке и провел четыре долгих ночи в палатке на Амазонке. Я имел дело с пауками размером с обеденную тарелку и летающими тараканами, из которых получился бы приличный ужин на двоих. Комары теперь – просто мелкая неприятность.
Раздевшись, выключаю свет и ложусь. И чувствую, как атмосфера Пандоры смыкается вокруг меня. Лица из прошлого сменяются, как модели на подиуме, за моими сомкнутыми веками. Они напоминают мне, что, не пройдет и двух суток, как все действующие лица, кто сыграл роль в то драматическое лето десять лет назад, должны вернуться сюда.
Кроме одного…
Потом я сплю, крепко и мирно, и в кои-то веки мне не снятся сны, которые я помню, проснувшись. Нашариваю телефон, чтобы проверить время, и вижу, что уже десять. Встаю, осторожно обхожу кровать и, поднявшись наверх, принимаю душ с обжигающе холодной водой. Одевшись, делаю чашку кофе и стою у задней двери, прихлебывая его и близоруко щурясь на жестком утреннем солнце.
Потом решаю, что мне следовало бы пойти наверх и проветрить спальни, избавить их от запахов необитаемого дома. Не то чтобы мы намеренно избегали его десять лет. Просто… так получилось.
Открываю ставни, переходя из одной комнаты в другую, и с радостью вижу, что кровати уже аккуратно застелены свежими белыми простынями, в изножье каждой разложены полотенца. Похоже, все эти годы Ангелина безукоризненно заботилась о Пандоре, и я выхожу на террасу, думая о том, что делать дальше. Слышу звук шин по щебенке и, повернувшись, вижу, что к дому приближается белый фургон. Из него появляются две знакомые фигуры и идут ко мне.
– Алекс! О боже! Неужели ты?
Алексис, который, кажется, стал меньше ростом, подходит ко мне. Он сжимает меня в мужском объятии, и я вдруг понимаю, что смотрю ему в глаза.
– Да, это я, – уверяю я его.
– Как ты? Прошло так много времени. Но я понимаю причины, – вздыхает он. – И, разумеется, – он манит вперед женщину, застенчиво стоящую позади него, – ты помнишь Ангелину?
– Конечно. На мой взгляд, ее выпечка до сего дня не имеет равных, – улыбаюсь я.
– Привет, Алекс, – говорит она и целует меня в обе щеки. – Ба, ты теперь очень красивый мужчина. Ты напоминаешь мне Брэда Питта!
– Правда? – отвечаю я и решаю, что она нравится мне даже больше, чем я помнил.
– Да. В общем, у меня в фургоне много еды, и я должна начать готовить на кухне на завтра.
– Можешь помочь мне разгрузить вино и бокалы, Алекс?
Идем к фургону, и пока мы носим еду, а потом ящики с вином и бокалами в кладовую на задах дома, я рассматриваю Алексиса. Пожалуй, годы его пощадили, а серебристые блики в темных волосах придают ему определенную солидность.
– Давай пойдем на кухню и выпьем воды, – предлагает Алексис, когда мы с грохотом ставим последний из множества ящиков и пот льет с нас обоих.
Ангелина уже у холодильника, раскладывает сыры и колбасы. Я с удивлением смотрю, как Алексис подходит к ней, кладет руку на плечо и целует в макушку, когда тянется внутрь за водой.
– Вот, – он подает мне стакан воды.
– Спасибо.
– Алекс, у тебя растерянный вид. Что такое?
– Я… вы двое… вместе?
– Да, – улыбается он. – После вашего отъезда из Пандоры я предложил Ангелине работу в нашем доме. И пошло-поехало. Шесть лет назад мы поженились, а два года назад я стал отцом – прямо в день своего пятидесятилетия! – усмехается Алексис. – У меня теперь еще один сын.
– И я живу в доме, полном мужчин! – радостно смеется Ангелина. – А теперь я бы попросила вас обоих уйти с моей кухни, чтобы я могла начать готовить пир.
– А я должен вернуться в офис. – Алексис смотрит на часы. – Приходи посмотреть винодельню, когда у тебя будет время. Мы увеличились вдвое, и Димитриос работает со мной, делая и продавая вино.
– А Мишель? – осторожно спрашиваю я.
– Руководит продажами через интернет. Так что у нас настоящий семейный бизнес. Ты еще увидишь сегодня моих сыновей, потому что у нас много работы в Пандоре. Звони мне, если что-нибудь понадобится, Алекс, и я надеюсь позже услышать о твоей жизни за последние десять лет.
Он посылает воздушный поцелуй жене, чей любящий взгляд провожает его из кухни.
– Я могу что-то сделать, Ангелина? – вежливо спрашиваю я.
– Ничего, Алекс. Почему бы тебе не пойти поплавать в бассейне?
Она явно хочет, чтобы я не путался под ногами, и я выхожу. Нырнув в бассейн, я вспоминаю ужас спасения моего бедного кролика. Все больше и больше я чувствую себя Алисой: бассейн, кажется, тоже уменьшился – я достигаю другого конца за пять гребков вместо десяти.
Вернувшись в Кладовку для метел и переодевшись в сухие шорты и футболку, я беру «Избранное» Китса. Из книги вылетают листки бумаги. Смотрю на них с теплой полуулыбкой, но при виде одного из них у меня на глазах выступают слезы. Читаю, и сердце начинает колотиться в груди.
Приедет ли она?…
Я просто не знаю.
Что же, интересно, такого в Пандоре, что, кажется, отпирает эмоции? Ее стены будто излучают особую энергию, которая снимает с человека внешнюю защитную кожу и зарывается в самую глубину, обнаруживая источник боли. Как нож хирурга с легкостью прорезает до пораженных болезнью внутренних органов.
«Голубчик, – думаю я, – если это уже началось, к завтрашнему вечеру ты будешь хныкающей развалиной».
Кладу стихи обратно в книгу и возвращаю на полку. Потом снова беру дневник. Поскольку делать, кажется, больше нечего, достаю из рюкзака ручку и солнечные очки и беру на кухне холодное пиво. И устраиваюсь за столом на террасе.
Открываю дневник на чистой странице после последней записи. Просто потому, что терпеть не могу незаконченных дел. И если продолжу в том же духе, то годам к пятидесяти-шестидесяти оборванный на полуслове дневник меня окончательно доконает.
Разумеется, мне не соперничать с Пипсом[15] и его девятью годами ежедневных подробностей. Все, на что я способен, – это записки, краткий очерк моей жизни за последние десять лет. По крайней мере, это будет лучше, чем ничего.
Хотя кто знает?
Увидим…
ЗАПИСКИ АЛЕКСА
Сентябрь 2006 года – июнь 2016 года
ШколаИз тех, где хлопья на завтрак едят в белом галстуке и фраке. Мне плевать, насколько эффективными слывут школы-пансионы, – мой первый семестр был ближе к Тому Брауну[16], чем к Гордону Брауну[17], то есть ЧУДОВИЩНЫМ.
В наше время в подобных заведениях больше не считается, что травля «закаляет молодых людей». Положение изменилось по сравнению с прошлым, когда учителя, по сути, подбадривали хулиганов с боковой линии. Вместо этого травля стала невидимой и коварной.
Нынешние хулиганы – вроде предателей, которых спецназовцы обучают пыткам.
