Картотека живых - Норберт Фрид

- Это невыносимо! - прошептал он. -Пять таких дней, как сегодня, и уже некому будет носить больных и ухаживать за ними. Все пойдет прахом, комендатура не сможет выгнать нас на работу, даже если эсэсовцы откроют стрельбу... Хотел бы я знать, кто похоронит такое множество мертвецов?

- Э-э, - сказал Антонеску между двумя глотками похлебки. - Ты слишком мрачно смотришь на вещи.

- Мрачно? - отозвался в темноте большой Рач. - Еще слишком оптимистически, ребята! Для себя лично я не рассчитываю и на пять дней. Я конченый человек.

- А ну тебя, Имре, ты это не всерьез! - поднял голову его маленький тезка. Он был хороший психолог, и в голосе дантиста ему послышались новые грустные нотки. Очень они ему не понравились!

- Маленький Рач меня утешает, это плохой признак, - хрипло усмехнулся Имре. Он тоже был по-своему проницателен. - Маленький Рач хочет по своей профессиональной привычке подбодрить меня. Не надо, приятель! Это хуже, чем последнее помазание.

Оскар у окна махнул рукой.

- Кто нас всех переживет, так это ты. Ты-то себя жалеешь, тебя ничем не проймешь. Эгоист, который валяется на койке, пока его товарищи работают, не умрет. Куда там!

Маленький Рач тронул Оскара за локоть.

- Оставь его. Нельзя же упрекать его, не спросивши. почему он...

Под длинным телом военного дантиста зашуршала стружка, он быстро повернулся лицом к окну, на фоне которого виднелся силуэт Оскара.

- Эгоист? Да, я эгоист! Эгоизм - моя религия, так и знай. Больше ни во что я не верю.

- Не волнуйся, - успокоил его маленький Рач. - Константин, поди-ка взгляни, у него жар.

Но дантист не дал отвлечь себя.

- Моя песенка спета, и я вам сейчас изложу свое кредо. Мне, для того чтобы жить, нужно какое-то преимущество перед другими, хотя бы пустячное. С таким утешением можно выжить всюду, хоть в аду. И я понял это...

- Нет ли здесь Шими-бачи? - раздался в дверях голос Зденека.

- Не мешай! - слабым голосом оборвал его Имре. - Заходи, писарь, ты очень кстати. Ты как раз живое доказательство того, о чем я говорю. О чем бишь я?.. Да, так вот мое кредо. Я понял: помести человека хоть в рай, он все равно будет ворчать на всякие неудобства, пока не увидит, что кому-то рядом с ним живется хуже. Понимаете? Жить хорошо или жить плохо - это само по себе ничего не решает. Все воспринимается в сравнении... Это уже давно известно. Я знавал некоего доктора Гондоса из Бекечабы, знаете ведь, какой это захолустный городишко? И вот захотелось ему поехать в Бразилию. Что-то он о ней читал, видел картинки, в общем, вбил себе в голову, что должен побывать там. И побывал. Потом он мне рассказывал. Понимаешь, говорит, Имре, все это очень интересно, когда смотришь глазами жителя Бекечабы. Ну, а я туда попал и очутился, так сказать, по уши в Бразилии... Знаешь ты, что там пятьдесят миллионов жителей? Представляешь себе: пятьдесят миллионов человек, и все живут в Бразилии так же, как и я, Гондос из Бекечабы. Едва я осознал это, все удовольствие кончилось. Какой смысл познавать жизнь, которой уже живут пятьдесят миллионов человек? Через год я собрал свои вещички и помчался домой.

Рассказчик засмеялся. Оскар хотел что-то сказать, но маленький Рач снова сжал его локоть.

- Да, господа, таковы мы, люди, - продолжал Имре. - Каждому хочется чем-то выделяться среди других. В Бекечабе теперь есть только один человек, побывавший в Бразилии, и этот человек - доетор Гондос. А это чего-нибудь да стоит. Это уже недурная пища для честолюбия...

С минуту было тихо. Зденек хотел было уйти. Имре заметил это.

- Садись, писарь. Речь как раз пойдет о тебе. Вот, господа, вы видите перед собой... собственно, сейчас темно, и вы ничего не видите, но если бы не было затемнения, вы бы увидели человека, который еще неделю назад был зауряднейшим мусульманином. Его возвели в проминенты, прибавили жратвы, дали нарукавную повязку. Да, да, самое главное -это повязка. И что же произошло? Он стал совсем другим. Я не хочу сказать о нем ничего плохого, но неужели вы не заметили, что он уже не тот? Он иначе выглядит, иначе держится. А как он сегодня носил больных!.. - Имре запнулся, вспомнив, что сам-то он никого не носил и даже сейчас, вернувшись в лагерь, уклонился от обязанностей врача. - Но в общем не это важно, - быстро продолжал он. Важно вот что: человек всегда хочет, чтобы ему жилось хоть немного лучше, чем остальным: тогда он все может выдержать. Вот видите, я уже конченый человек. И не только потому, что сегодня меня избил Дейбель, а на стройке меня низвели в простые мусульмане. Нет, меня уже давно гнетет мысль, что я ничто, кусок дерьма, просто грязное животное... Они слишком долго вбивали мне это в голову...

Стружка опять зашуршала: Имре опустил голову и заплакал, тихо и упорно, как дитя.

- Эгоист, - проворчал Оскар. - Забрало его!

- Кое в чем он прав, - прошептал Антонеску. - Человек должен во что-то верить... ему нужны идеалы. У Имре этот идеал в том, чтобы жить лучше других. Кое в чем он прав.

- Ни в чем, ни на йоту! - вдруг вмешался маленький Рач почти враждебным тоном. - Слушай-ка, Имре, ты неправ. Ты все понятия перевернул вверх ногами. Уж если человеку хочется в чем-то превосходить других, так почему бы не в смелости, разуме, знаниях? Такой человек может помогать другим. Вот ты - врач, золотые руки, не забывай об этом. Ты можешь помогать людям, а кто помогает, тот богаче других. Шими-бачи слабее тебя, он старик, провинциальный врач. По возрасту он годится тебе в отцы. А вот видишь, он все еще не вернулся сюда, не лег отдыхать, он все еще что-то дает другим, он самый богатый из всех нас...

Дверь снова распахнулась, и все почтительно замолкли, думая, что это может быть только Шими-бачи. Но вошел Гонза Шульц и робко сказал в темноте:

- Простите, нет ли тут чеха-писаря? Он, говорят, пошел в лазарет.

- Ну, в чем дело? - грубовато отозвался Зденек. Он живо заинтересовался разговором в лазарете и уже забыл, что ему надо спешить. Но тотчас же смутился и подошел к двери.

- Мне нужно поговорить с тобой, - сказал Гонза. Он взял Зденека за рукав, и они пошли по темному проходу между бараками. - Ты меня знаешь, я Шульц. Мы с тобой вместе были в Терезине, а потом ехали в одном вагоне...

- Ну и что?

- Ото, каким тоном ты разговариваешь, видно, и впрямь стал господином писарем!

Зденек почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо.

- Ничего подобного, честное слово, нет. Ты меня извини, там в лазарете интересный разговор, мне хотелось бы поскорей вернуться.

- То, что я тебе сообщу, тоже будет для тебя интересно, - строго сказал Гонза. - Ты раньше носил фамилию Роубичек?.

- Моя фамилия Роубик, - сухо и категорически отрезал Зденек. Он не хотел строить из себя проминентскую "шишку", но Гонза коснулся чувствительного места: будут люди вечно упрекать его за то, что он переменил фамилию?