Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI - Дмитрий Быстролётов

Сверху, с веранды крохотной придорожной гостиницы, небольшая деревня, лежавшая у подножья холма, была видна как на ладони. Я все же вынул из чехла бинокль и молча долго рассматривал все происходящее там внизу, на расстоянии едва ли двухсот метров.

Дождя со вчерашнего утра не было, и над главной улицей деревни висело облако пыли: там возбужденная толпа жителей, галдевших и размахивающих руками, вприпрыжку двигалась за каким-то темнокожим человеком в грязном и мятом белом костюме, стоптанных белых туфлях и продавленной белой шляпе. В его руках болтался красный чемоданчик. Через каждый десяток шагов странный человек останавливался, и толпа мгновенно со всех сторон вплотную прижималась к нему. Человек ярким платком вытирал лицо, затем вынимал из кармана огромную металлическую гребенку, широким жестом фокусника снимал шляпу и минуты две-три расчесывал волосы, затем доставал из чемоданчика толстую тетрадь и карандаш, делал какую-то запись, дымя папиросой. Наконец, водружал на нос огромные черные очки и смотрел на ручные часы. Толпа в изумлении то замирала, то одобрительно гудела. Человек продвигался дальше, а потом начинал повторять все снова.

Мы сидели на крохотной веранде и завтракали, рядом стоял видавший виды, но всегда готовый к дальнему пробегу автомобиль.

— Послушайте, де Фосс, что там происходит? Ничего не понимаю!

Де Фосс усмехнулся:

— Обычная в этих краях история. Подсекают на блесну.

— Кто? Кого? Это забава?

Инженер равнодушно поглядел вниз, пожал плечами и отхлебнул кофе.

— Это рыбная ловля. Шахтер, благополучно отработавший на предприятиях нашего Горнопромышленного Союза Верхней Катанги положенный контрактом срок в пять лет, иногда получает честный расчет и бесплатное «приданое»: костюм, шляпу, ботинки и чемоданчик с разной галантереей. Потом отдел кадров забрасывает его вот сюда, в центральные районы Конго, в страну балуба. Здесь его возят по деревням в качестве приманки — парень демонстрирует населению чудеса нашей культуры. Вы видели — все сгорают от любопытства и зависти. Еще бы! Ведь сегодня это богатство находится в руках незнакомца, а завтра может принадлежать любому здоровому селянину, если только он решится в вербовочном листе напротив своего имени поставить крест, своими руками и вполне добровольно повесит себе на шею жестяной талон с номером. Потом будет и выпивка! Сейчас вербовщик поджидает вон там, в большой хижине в конце улицы — туда к нему, как к рыбаку, этот парень подведет косяк глупой рыбы. Он играет роль блесны. Все согласно инструкции, никакого насилия, все на добровольных началах. Культура? Ха! Ха! Поняли, наконец?

— Первый раз в Африке я вижу такие несомненные проявления человечности по отношению к туземцам. Неужели из родных деревень будущих рабочих везут сначала на автомашинах, потом по железной дороге, их кормят, и они спят на специальных базах. А как чисто готовится похлебка и каша! Да и порции были, на мой взгляд, достаточные… Очень отрадно, де Фосс! Такая гуманность вашему Горнопромышленному Союзу обходится в копеечку, не так ли?

— Эй, гуманист, смотрите вперед повнимательней: в траве может скрываться камень или рытвина! Сами понимаете, поломка машины на безлюдной африканской дороге длиной в тысячу километров — большая неприятность. Так вот о человечности. Помните: пока негр живет в своих природных условиях без соприкосновения с нами, он ничем не отличается от любого другого животного или насекомого, и проявлять к нему человечность просто нелепо. Но негр, повесивший себе на шею жетон с номером, переходит в разряд домашних животных, скажем, он становится ломовой лошадью с клеймом на крупе. Объективной ценности живая тварь в лесу не имеет, а эта, сидящая в вагоне, дорого обходится хозяину… Она — скоропортящийся товар, и ее приходится беречь. Доставка завербованного на расстояние в 800 или 1000 километров нашей фирме обходится, как вы изволили сказать, не в копеечку, а в 10 000 франков. Ну-ка, подумайте над этой цифрой! Как же в этих условиях не быть заботливым?

Машину вдруг тряхнуло, что-то застучало под ногами. Мы испуганно выскочили и долго осматривали шины, колеса, вал и коробку передач. Но все обошлось удачно, и после короткого перекура мы покатили дальше.

— Так почему же рабочих не набирают в Верхней Катанге, вблизи от завода?

— Их просто там нет. Верхняя Катанга — по многим причинам малонаселенный край. Потомки тех туземцев, которые здесь жили до нашего прихода, теперь работают на плантациях и полях Союза — фирме надо кормить двадцать тысяч своих черных рабочих и две тысячи белых служащих.

— Гм… Этих потомков тоже подсекли на блесну, де Фосс?

— Еще проще: у них подсекли землю. По существу, она же была ничейная. Хозяин, истощив один участок земли, переходил на другой. По генеральному договору с государством наша монополия получила право на использование десятков миллионов гектаров земли. Ковыряться с мотыгой стало невыгодно, сельскохозяйственным рабочим фирма платит почти как промышленным: те и другие ей одинаково ценны, вернее, кукурузная крупа нужна не менее, чем медь. Они взаимно связаны.

— Однако у французов и португальцев я видел другое: там силой набирают рабочих, и половина из них погибает в пути!

Де Фосс насмешливо свистнул в ответ: он свысока относился к португальцам и французам.

— Э-э, там еще слишком велик человеческий резервуар, и незначительный спрос на людей легко покрывается даже в условиях бессмысленного разбазаривания рабочей силы. Здесь не то. В Катанге потребность в людях велика, и она растет с каждым днем. В начале века наши заводы строились руками местных рабочих, но когда предприятия выросли, люди исчезли — они плохо выносили условия строительства. Поэтому пришлось набрать множество агентов, которые стали рыскать по Нижней Катанге и добывать там рабочих. В те времена контракт заключался с начальником района, а не с рабочими. Дал взятку и получил нужное тебе число голов. Гнали всех, кто попался под руку — старых, больных, лишь бы по количеству выполнить задание. Гнали пешком. Первая половина списывалась в пути, по прибытии в заводские бараки и вследствие полнейшей неустроенности быта выбывала вторая. Огромные деньги летели на воздух, а районы набора отодвигались дальше на север, и людей все же не хватало, и с каждым годом эта нехватка становилась острее. Перестроить систему набора рабочей силы вынудил рост производства. С 1928 года принудительный набор запрещен и заменен личной вербовкой. Скверный хозяин по необходимости стал хорошим. Вот приедем на завод — не то увидите! Раскроете глаза, мой мальчик!