Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI - Дмитрий Быстролётов

— Вы так горячо обвиняете бельгийцев в жестокости, а нас, цивилизованных конголезцев, в каком-то предательстве наших национальных интересов. И напрасно! Нет, нет, господин ван Эгмонт, вы этого мне прямо не сказали, я это понимаю, но такое заключение само собой напрашивается из всего хода ваших мыслей: англо-бельгийцы — эксплуататоры, значит и мы, их помощники, — тоже эксплуататоры или, по крайней мере, прислужники. Это не верно!

Он остановился. Подумал и веско продолжал:

— Экономический и культурный рост и у вас в Европе сопровождался многими отвратительными явлениями, все дело только в том, что у вас этот процесс растянулся на сотни лет, и поэтому все накладные расходы теперь стали малозаметными. Наша страна не идет к культуре, она прыгает в нее головой вниз: земледельцы и охотники в течение нескольких лет превращаются в рабочих, а вожди и знахари — в предпринимателей. Человеческие души в огне такого фантастического перерождения неизбежно сгорают! Это так естественно, господин ван Эгмонт! Строя заводы для себя, бельгийцы в конечном счете строят их и для нас. Я — не агент иностранцев, я — конголезский священник, преданный душой и телом бельгийцам потому, что они раз и навсегда меня самого поставили на путь, по которому идут все культурные люди Европы. Если я — агент, то самого себя, моей семьи, моего общественного круга. Мой старший брат — крупный торговец фруктами; мы происходим из бедного местного племени бемба, но брат женат на дочери одного из выдающихся вождей балуба. Балуба до прихода бельгийцев имели могучее государство, и тесть моего брата — влиятельный феодал, человек знатный и богатый. Мой младший брат сейчас учится в бельгийском университете. Мы не о бельгийских интересах печемся, а о своих собственных, конголезских, об интересах родины, поймите, мсье ван Эгмонт! Мы — патриоты! Конго и Бельгия — это одно и то же: ведь мы — лучшая часть нашего народа, единственно образованная его прослойка, мы имеем право на руководство, не так ли? Мы те, из числа которых когда-нибудь будут выходить архиепископы, министры, миллионеры и ученые.

Аббат замолчал, строго посмотрел на меня и твердо, с убеждением закончил:

— Англо-бельгийцы и просвещенные конголезцы — это не две силы, а одна. Второй силы здесь нет!

— Мы — вторая сила в Верхней Катанге!

Мистер Джон Гопкинс ван Ларт ласково улыбнулся и провел пухлой ручкой по лакированной поверхности стола так, как будто бы любовно гладил своего собеседника и Верхнюю Катангу.

Голливудские фильмы изображают американских инженеров, работающих в диких дебрях где-то за границей, как рослых, сильных и грубых парней. Заместитель директора американских урановых разработок в Шинколобве был мал ростом, бледен и толст, но зато источал доброту. Ван Эгмонт сидел в его затемненном кабинете. Они пили холодное пиво, и американец развивал приезжему художнику и будущему автору книги о Конго свои мысли о перспективах развития Африки вообще и этой колонии в частности.

— Да, не удивляйтесь! — приятно склонив лысую голову набок, говорил ван Ларт. — Мы здесь вторая и в будущем ведущая сила. По моей фамилии вы сами видите, что мой отец был бельгийцем, а мать — англичанкой. Я — надлежащий человек на надлежащем месте, чтобы быть и представлять в Верхней Катанге Америку, страну, тысячами нитей связанную и с Бельгией, и с Британией: американский бизнесмен в Конго — друг среди друзей. Таково положение сейчас. А тенденции? На кого работает время? В экономике, мистер ван Эгмонт, оно всегда работает на самого сильного, а это значит — на самого богатого! Капиталы Горнопромышленного Союза уже сейчас достигают полумиллиарда долларов, лет через тридцать они перевалят за миллиард. Гора денег, а? Еще бы! Но дядя Сэм, сэр, еще богаче, его могущество растет быстрее, чем объединенные силы англичан и бельгийцев, и на определенном этапе нашим сердечным друзьям окажется выгоднее включить нас в свой союз, а потом, может быть, передать нам на хранение ключи от своей подземной сокровищницы. Не поднимайте так удивленно брови! Где вы храните деньги, мистер ван Эгмонт?

— В банке, сэр.

— И какой банк вы предпочитаете?

— Самый мощный, он надежнее.

Американец долго молчал, улыбался и кивал головой: он как будто еще слышал тающую в воздухе соловьиную трель.

— Я так и думал, — наконец подтвердил он, — когда-нибудь то же подумают и наши друзья: они не глупее нас с вами. Приятно иметь всякого друга, но еще приятнее иметь среди друзей могучего великана. Ведь так, а? Все дело в динамике развития. Время всех нас ведет доброжелательной, хотя зачастую и жесткой, рукой. Великан ненароком может и больно толкнуть, но у него широкая спина, и за ней удобно прятаться. Однако это не все. Вы, мистер ван Эгмонт, происходите из старой страны — Голландии, англичане и бельгийцы также полны предрассудков, выраженных в колониальных порядках. Положение наших друзей в отношении африканцев очень сложное. С другой стороны, Америка никогда не имела колоний — это демократическая и свободная страна, она с чистыми руками приходит в Африку.

Сэр, посмотрите на Южную Америку! Именно там особенно видны плоды нашего общеполезного труда. Мы приобщаем к нашему образу жизни сто пятьдесят миллионов людей, давая им работу! В Южной Америке даже самое маленькое государство имеет свой национальный флаг и всегда им размахивает, но самый большой, обратите внимание, сэр, там всегда наш! Самый большой небоскреб там — всегда наш! Вот вам идеал и вот вам перспектива: поверьте, Африку ожидает судьба Южной Америки!

Мы всем защитники и всем друзья, мы — вторая сила в Верхней Катанге, а третьей здесь не бывать!

— Мсье ван Эгмонт! Вставайте! Скорее! На ремонтном началась забастовка!

Сквозь сон ван Эгмонт слышал голос врача Рообрука и чувствовал, что его трясут за плечи. Вчера номера в гостинице оказались занятыми, и художник устроился на ночь на веранде заводской больницы. Вечером он с доктором долго и горячо спорил и несколько раз сказал, что очень хотел бы увидеть настоящую африканскую забастовку. Сказал вечером, а уже утром подвернулся такой великолепный случай!

Было уже часов восемь утра, когда они энергично зашагали к ремонтному железнодорожному заводу. По дороге врач успел сообщить: забастовка будет мелкая, скучная и недолгая. На маленьком заводике разгорелся спор из-за порядка оплаты сверхурочной работы.

Площадь перед заводом и заводской двор были еще пусты. У открытых ворот скучали человек двадцать белых полицейских с винтовками в руках и офицер.

— Даже ворота не заперты! — сердито сказал художник, словно чем-то разочарованный. — А где же штрейкбрехеры?