Даже если всему придет конец - Йенс Лильестранд

* * *

Полчаса спустя мы отбываем с острова. За нашими спинами в чистом синем небе клубится столб дыма.

Когда старшие парни поднялись на палубу, все в черном и с лицами, скрытыми масками, а потом спустились на прогретый солнцем причал с криками «ЧТО МЫ БУДЕМ ДЕЛАТЬ? – СПАСЕМ ПЛАНЕТУ!» – шок от их появления был так велик, что оставшиеся – мамаши с маленькими детьми – просто покидали все и убежали. Мы обшарили лодки в поисках всего, что могло нам пригодиться: еды, топлива, воды, – а девчонка тем временем сидела на мостках, переливая бензин из канистры в пустые бутылки из-под лимонада, потом вырвала страницы из газеты с кроссвордами, скрутила их и вставила в бутылки, ее поглощенность процессом почти завораживала: как она сидела на чужом махровом полотенце, как отхлебывала кофе, пока возилась с зажигательными бомбами; мы достали газовые баллоны из всех лодок и выставили на палубе «Петтерссона», потом отвязали «Мартину» и отошли от причала, длинноволосый поджег фитили на бутылках и побросал их в лодки, он промахнулся всего раз, лодки загорались одна за другой, пламя принялось лизать мостки и веревки, перекинулось на траву и сарайчики, под конец мы отвязали «Петтерссона» и веслом подтолкнули к причалу и пламени, а потом стали быстро отходить подальше от бухты. «Черт-черт-черт», – орал длинноволосый коротышка, а я поддавал газу, чтобы побыстрее смыться, а потом – В-В-ВУ-У-У-У-УХ – Х-Х – Х-Х – все вокруг превратилось в пылающий ад, все завопили, закричали «ура», и на нас осыпался дождь щепок, коротышке досталось горящей доской с «Петтерссона» по плечу, от боли он запищал как котенок, вокруг был полный хаос, а я стоял на кокпите и просто вопил изо всех сил, остальные вторили мне, даже раненый коротышка, все, кроме девчонки, она тихо сидела, будто окаменев, и разглядывала горящий остров, деревья, дома, все было в языках пламени, и я видел, как ее тонкие губы выговаривают «привыкайте, вашу мать».

Стоя в каюте, я смотрю на морскую карту.

– Где мы? – спрашивает длинноволосый, он рядом со мной, смазывает руку какой-то мазью типа кортизона, это все, что нашлось на борту, папа этот тюбик использовал от комариных укусов.

Остальная часть шайки ютится, ликуя, на кокпите, кто-то открыл бутылку шампанского, у нас есть чипсы, пиво, конфеты, у нас есть стейки и красное вино, консервы, пресная вода и бензин – у нас есть все.

– Здесь, – говорю я, указывая на участок синей открытой воды где-то на отшибе большого архипелага. – Где-то здесь.

– И куда мы? – почти робко интересуется он. – Обратно?

Я отрицательно мотаю головой:

– В море.

– Но… мы же почти закончили? Мы ведь уже… Я хочу сказать, должны же они теперь понять, что… ну, что пора всерьез отнестись к проблеме климата?

У меня вырывается смешок, я сам не узнаю собственного смеха, он звучит так глухо и плоско, как смех, наложенный поверх старых комедийных сериалов.

– Всерьез? Всерьез к проблеме климата? Люди, которые все свои сбережения тратят на катера, жрущие по двенадцать литров за морскую милю, никогда в жизни не поймут, о чем это. И думать нечего их переубедить. Они кое-что другое должны понять.

– Что же?

Яхту качнуло, и парень, поморщившись, хватается за плечо, мазь, само собой, не помогает, остается только надеяться, что кто-нибудь додумался прихватить аптечку с одной из лодок, которые мы разграбили на острове, иначе парень долго так не протянет.

Я убираю карты и достаю из холодильника пиво. Не ворованное, а папино. Чешское.

– Мы должны научить их тому, что самое плохое – не то, что может сделать с нами природа. Самое плохое – то, что мы можем сделать друг с другом.

* * *

В старших классах я стал менее одинок, начал иногда тусоваться с другими парнями из класса, и хотя у всех было достаточно денег, никто не жил так широко и роскошно, как я, к тому же у меня дома почти никогда никого не было, так что Дуглас с Тофе стали приводить своих приятелей на выходные и опустошать наш бар. Но я все еще не чувствовал себя своим в компании, не знал, как общаться с людьми, поначалу пытался накачиваться алкоголем, но мне от этого только становилось плохо и выворачивало наизнанку, так что я перешел на травку, у кого-нибудь она всегда была в запасе, я сидел на периферии праздника и курил, а через какое-то время просто отрубался.

Как-то утром она снова оказалась в квартире, среди пустых бутылок, пепельниц и коробок из-под еды навынос, пила кофе из своей обычной кружки, сидя на том же стуле у кухонного стола, что и всегда, словно никогда и не уходила.

– Не мешало бы тебе прибраться немного, – сказала она, когда я вышел в одних трусах. И как только она умудрялась заставать меня в одних трусах? – Могу помочь.

Пока мы собирали мусор, она пояснила, что пришла проверить растения. Уборщики могли немного приглядывать за цветами, поливать, убирать пожухлые листья, но, если требовалось подстричь, отрезать или посадить что-то новое, необходимо было ее присутствие. Она больше не работает в штате, как она сказала, а занимается этим как фрилансер, ландшафтный инженер. Мы немного похихикали над названием должности, я поинтересовался: «Это типа как оператор профессиональной уборки?» А она улыбнулась и сказала: «Скорее как специалист по уходу за автомобилем», – были у нас с ней свои особые шуточки, как будто мы оба поняли, что стоит за всем в этом мире.

Я натянул папин тренировочный костюм и вышел вслед за ней на террасу; весна была холодная, в одном из горшков осталось немного битого стекла, а деревянный пол лип к босым ступням из-за пролитого на него алкоголя. Мы быстренько прибрались – в основном это делала она, потом она достала из холщовой сумки пару рабочих перчаток и с любовью разложила на скамейке свои инструменты: маленькие ножнички, совки, грабельки, мешочки с семенами, длинные деревянные палочки, нечто вроде небольшого топорика. Она высадила рододендрон, повозилась немного с апельсиновым деревом, шиповником и другими растениями, не отрываясь от работы, расспрашивала, как у меня дела в школе, решил ли я, что буду делать дальше, читаю ли хоть какие-то книги или только сижу за компом и играю. Как и обычно, я реагировал на ее вопросы, вначале избегая ответов, но чем дольше продолжался допрос, тем больше жалости к себе демонстрировал я в своих ответах. Легко такой, как она, стоять и распространяться об уровне моих интеллектуальных амбиций; «Но щедрый денежный поток не приравнивается автоматически к потоку глубокомыслия, скорее, если