Обыкновенная история в необыкновенной стране - Евгенией Сомов

— Скажите, зачем вам все это? Ведь у них-то по двадцать лет срока, а у вас-то ведь только два года осталось, вы одной ногой уже на воле. Вас втянули в эти дела.

— Никуда меня не втянули: я как бригадир защищаю интересы своей бригады. И потом я не могу оставаться равнодушным, когда у меня на глазах избивают людей и травят собаками, а затем оставляют без медицинской помощи. Вам-то ведь это известно.

— Безусловно. Я как раз сейчас и веду расследование этого и уверяю вас, что все виновные будут наказаны. Можете передать туда, — и он показал на окно.

— Ну, тогда зачем же арестовали невинных бригадиров, они лежат на ледяном полу в карцере.

— О, это временные меры и исходят не от меня. В их же интересах быть вне зоны. Останься они на свободе, произошел бы новый бунт, аресты и, возможно, новые сроки. Вы, лично, за бунт или за мир в зоне?

— За мир, но без избиений и травли.

Так вот вы и помогите мне восстановить этот мир. Он нужен не только мне, но и всем. Освободить я вас всех не могу, не я вас сажал. Так давайте же мирно сосуществовать и ждать амнистию. Вы один из руководителей в Комитете русских (и это ему уже известно), скажите мне правду, когда и как должна начаться общая забастовка, и давайте вместе ее остановим. Помогите мне.

Стучит у меня голове: «Так вот она, причина, почему я тут сижу!». Я взглянул на капитана, глаза его стали печальными, и мне на секунду показалось, что он вполне искренен. Но только на секунду.

— Забастовка не начнется, если будут немедленно выпущены все бригадиры и оказана медицинская помощь пострадавшим, — вступил я в игру.

— Я могу поверить вашему слову?

— Вполне. Но только вы обратите внимание, что я сказал «немедленно», то есть пока мы еще тут с вами сидим.

Он многозначительно посмотрел на меня.

— Значит так все серьезно? Вы ставите мне ультиматум, а этого я не люблю. Мы должны только обсуждать и советовать, советовать и обсуждать… Теперь я вижу, как вы крепко связаны со всеми этими…

— Но ведь вы же просили меня помочь вам…

— О, я это ценю! Я приму срочные меры.

Затем, как бы в подтверждение своих слов, он быстро встал, подошел к двери и крикнул в коридор: «Алешин!».

В комнату вошел молодой лейтенант в голубых погонах КГБ.

— Вызовите ко мне старшего надзирателя и проведите назад заключенного.

У дверей он сказал мне еще:

— Вы должны оставаться в следственном изоляторе. Это сейчас в ваших же интересах.

Меня увели. Я понял, что критическое время уже наступило, и что та и другая сторона скоро начнут действовать.

Стемнело. Павел тоже оказался в изоляторе, и мы легли на нары с надеждой, что вот сейчас придет старший надзиратель и освободит бригадиров. Но события развернулись по-другому, как мы совсем и не ожидали.

Только потом мне рассказали, что происходило в то время, пока я был у Дашкевича. Сразу же после прихода бригад в зону Максимов, Паршин, Мосейчук и Гримак встретились для обсуждения обстановки. Все они для безопасности уже перешли в другие бараки. Во время этого совещания прибежал их связной и сообщил, что их уже искали в бараках надзиратели. Становилось совершенно ясно: дело идет об их аресте. Дашкевич вместо того, чтобы освободить бригадиров, решил арестовать всех остальных руководителей, надеясь сорвать забастовку. Поэтому решено было ее начать уже завтра с утра. Пошли срочные приготовления — бараки могли вот-вот запереть. Предупреждены были 18 бригадиров, написано еще одно заявление прокурору, объясняющее причины забастовки. Но украинцев это не удовлетворило, они заявили, что следует также взять в заложники и капитана Дашкевича. Захватить его ничего не стоило, так как он обычно вечером, еще до закрытия бараков, шел один внутри зоны к вахте. Максимов сразу же на это среагировал отрицательно. Это было не только аморально, но и провоцировало начальство на самые крутые меры. «Забастовка должна быть мирной, мы не должны пользоваться их методами». Но украинцы настаивали на своем.

В этот момент сообщили, что после допроса у Дашкевича меня вернули в изолятор. Значит, Дашкевич еще там и скоро пойдет к вахте. Украинцы заявили, что захват его является их «частным делом», которое они полностью берут на себя. На этом и разошлись.

Действительно, в этот вечер Дашкевич шел один без сопровождения надзирателя. Когда к нему подошли четыре украинских молодчика, он не оказал никакого сопротивления и послушно последовал с ними в барак. Все это произошло так незаметно, что надзиратель на вахте, регистрирующий его выход, решил, что он задержался в своем здании, а его помощник в здании был уверен, что он прошел уже вахту. Итак, капитан исчез, и через некоторое время были заперты все бараки.

Ночью от капитана потребовали, чтобы он написал приказ о немедленном освобождении бригадиров, что он охотно тут же и сделал.

Уже за полночь на вахту позвонила его жена, и только тогда стало ясно, что его ни там ни здесь нет. Началась паника. Открывать ночью все подряд бараки и искать его надзирателям не пришло в голову. Они предположили, что он просто как-то незаметно прошел через вахту и почему-то решил не идти домой. Но это уже семейное дело.

Лишь наутро, когда бараки были открыты, надзиратели бросились его искать. При этом кто-то передал им его записку. В этой записке он настаивал, что в «целях его личной безопасности» все арестованные бригадиры должны быть выпущены из карцера.

Утром к нам в изолятор вошли два надзирателя и скомандовали: «Выходи все!».

Проходя через вахту изолятора, я заметил там совершенно бледное лицо начальника режима Калинина. Для него наступали нелегкие времена. Бригадиры были уже освобождены.

Когда мы шли к себе в барак, то увидели, что Дашкевич уже свободен, стоит у дверей главной вахты и ждет развода: начнется ли теперь забастовка?

Главное требование наше было выполнено и под давлением Максимова украинцы согласились в этот день забастовку не начинать.

Однако события пошли совсем по другому сценарию. В ответ на похищение Дашкевича в наше отделение примчался на автомашине один из начальников Управления и взял ситуацию в свои руки. До начала развода оставались считанные минуты, когда все мы заметили, что к изолятору опять привели арестованных украинских бригадиров — это действовал приехавший начальник. Было ясно, что и нас всех вскоре найдут и пересажают. На обсуждение не оставалось времени. Комитет и украинцы срочно собрались, и решено было на аресты ответить забастовкой. Снова были вызваны бригадиры, трубач наш стал играть не «развод», а всеобщий сбор на площади. Его сигнал обескуражил всех в бараках, он звучал, как набат. Люди, приготовившиеся идти на работу, теперь выскакивали с удивленными лицами на площадь и начинали строиться по бригадам.