Голубой Ютон (СИ) - Номен Квинтус

– Лиза, Юлий Цезарь тоже поможет нам помочь им не уморить себя голодом.

– Он же вроде уже помер?

– Почти уж триста лет как. Но успел написать Записки о Галльской войне, а я успела их прочитать. И запомнить, что упомянутый Гай особо отмечал неких бельгийских лошадок. Есть мнение, что лошадки эти – прямые предки нынешней арденской породы тяжеловозов… то есть будущей породы. Деталей я не помню, конечно, но лошадка та, согласно Цезарю, очень сильная, спокойная и выносливая. Это при том, что римские лошади тогда еще… то есть и сейчас считались «большими и сильными», так что если добраться до Бельгики… всяко они будут получше наших коников по метр-двадцать в холке.

– Осталось только придумать как лошадку из Бельгики к нам перегнать…

– Надо с данами договориться, они притащат. Коровок-то от фризов они приволокли. У нас радио до Финляндии добивает? Если Лида от феннов еще не уехала, то…

– Лида уехала, еще в июне. Но Кати пока там, так что просьбу передам. Только не знаю, что мы еще можем данам в обмен предложить.

– Как насчет денег? Тихон еще почти двести килограмм серебра притащил.

– Данам оно нужно? Я имею в виду серебро в слитках?

– Вот, смотри… – Лера выложила на стол пару монеток. – Ксюша постаралась, это по весу и прочему почти точная копия римского денария: три грамма чистого серебра, восемнадцать миллиметров в диаметре – на миллиметр меньше чем у среднего денария. И на грамм полегче, но тут проба выше, так что по серебру паритет полный. И качество чеканки уже минимум двадцатого века, гурт такой, что сейчас не подделать. Данам, думаю, понравится.

– И сколько Ксюша таких сделать сможет? – сварливо поинтересовалась Лиза, разглядывая надпись на гурте тонкой, чуть больше миллиметра, монеты.

– Ксюша – нисколько. Она два станка сделала, на которых у нее мальчики работают. На гуртовочном надпись наносится секунды за две-три, на ручном штамповочном – десятка полтора монеток в минуту выходит: они по две штуки за раз штампуются. А монетные кружки она на том же штамповочном резала, только с другими пуансоном и матрицей, сразу по пять штук получается. В целом, за час около тысячи можно сделать, если еще один пресс только для кружков соорудить.

– Это скоро не получится, печка-то у Светы окончательно прогорела, так что стали на пресс у нас пока нет. А просто денариями платить нельзя?

– Если я правильно помню, как раз сейчас римская монета начинает резко портиться. То есть проба уменьшается, ну и ценность соответственно. Так что если мы обеспечим выпуск полновесной монеты, то… тебе рассказать про эмиссионный доход?

– И какой доход мы получим, выпуская серебряные монеты по цене серебра? Если учитывать затраты на производство…

– Денарий – это много денег. Не очень много, но большая часть товаров стоит гораздо дешевле – пока еще стоит. Так что если мы в довесок к этим монеткам начнем выпускать монету разменную – но которую сейчас никто подделать не сможет, и гарантируем ее обмен на полноценные, но исключительно наши, денарии…

– Ага, ведь мы – великая держава, наше слово во всем мире ценится наравне с золотом…

– Дорогу осилит идущий. Мы сейчас уже две дороги к Черному морю себе практически обеспечили: Десну от будинов очистили, дорогу к Дону Ангелика тоже проложила. Так что когда серьезная торговля с римлянами наладится…

– Ну-ка, про дорогу к Дону поподробнее, а то я не знаю. Может мы и Тулу уже выстроили втайне от себя?

– Про Тулу у дочки своей спрашивай. А дорогу к будущей Епифани не построила, но именно проложила – и на карте, и на местности – еще прошлой осенью Вера по просьбе Ангелики. Как только народ появится, Ангелика всучит им топоры – и они дорогу выстроят. По плану, как я поняла, там, как и на Алексинской и на Тульской дорогах, через каждые пять километров деревушка появится. Вот деревенские к себе эти пять километров и проложат.

– И когда? В лучшем случае через год?

– Я же историк, мне сто лет туда, сто лет сюда – и то немного, – улыбнулась Лера. – Но вот именно сейчас время очень уплотнилось: если ничего в Риме выдающегося не произошло, то год шести императоров успешно прошел, еще года три осталось править Гордиану, а вот потом все и начнется. И если наш денарий успеет отметиться в империи, то и цены там мы будем диктовать. Нам ведь медь и олово нужны? За эти наши денарии Британия все добытое будет везти к нам, а не в Рим: в Британии хоть и римляне правят, но те, которые деньги считать не разучились. Вот только нам таких монеток потребуется уже очень много.

Лиза задумчиво покрутила в руках монетку:

– Забавная монетка, на советский гривенник похожа. Денарий – это ведь десять чего-то там?

– Уже давно шестнадцать, но Михалыч Ксюше предложил на ней написать, что это десять копеек. Тогда можно наделать латунных от копейки до пятака и серебряных до рубля – и получится у нас удобная денежная система. К тому же полновесный денарий вернет свое честное десятичное имя и будет не шестнадцать асов, а десять копеек…

Глава 6

Назвать Игорку рукастым мужиком значило бы оскорбить его: то, что он умел делать, не только в Рязани, но и во всех прочих городах, куда добирались рязанские купцы, очень мало кто мог. То есть вообще никто: другие, хотя и могли сделать что-то столь же удивительное, делали все же иначе – так что изделия Игорки многие на взгляд отличали от прочих. И это при том, что ремеслу своему он нигде не учился, сам потихоньку до всего дошел.

И кормило это ремесло Игорку с семьей неплохо, ведь даже если никому в этот год не захочется нового украшения на оружие или одежду, все равно хоть кто-то, да придет с просьбой починить что-то сломанное. Не рязанец, так пришлый купец, или вовсе простой ватажник: не все носили украшения из серебра или даже золота, но и простые медные и железные тоже иногда ломаются.

Но не только сытная еда и хорошая одежда обеспечивает счастье в семье. Когда два года назад у Игорки сильно заболела дочь, счастье обернулось чудесной лодьей иногда наведывавшихся в Рязань волшебниц. Многие не верили, что эти странные женщины на самом деле волшебницы, точнее – боялись поверить, но Игорка, поборов страх, пошел на лодью с просьбой о помощи. Ведь говорили люди, что эти волшебницы людям помогают… иногда.

Поначалу он решил, что на этот раз «иногда» оказалось не в его пользу: хотя невысокая толстая волшебница дочку и посмотрела, но волшбу никакую творить не стала, а молча ушла обратно на лодью. Но через небольшое время вернулась, велела дочке проглотить мелкий белый камушек, а вечером пришла еще с одним камушком и с настоящей волшебной коробочкой, долго тыкала девочку в живот, говорила прямо в коробочку какие-то слова на своем волшебном языке – а коробочка ей при этом что-то отвечала!

А на следующий день к городу подошла небольшая лодка, из которой вышла еще две волшебницы и какой-то парень быстро поставил на берегу волшебный шатер, к которому от большой лодьи протянул красную веревку. Дочку Игорки с лодьи унесли в этот шатер – на носилках унесли! – четверо парней, и внутри шатра разгорелся яркий, совершенно волшебный свет. Один из парней сказал, что парень с лодки – тоже волшебник, у него лодка эта по воде не ходит, а почти летает, и если бы не его лодка, то другие волшебницы «просто не успели бы». Что не успели бы они, Игорка спрашивать не стал. А дочка, которую из шатра на третий день отпустили (причем на тех же носилках домой отнесли), сказала, что две волшебницы сделали ей дырку в животе, через которую болезнь и достали…

Одна же их тех, кто в дочери дырку прорезал, узнав, чем Игорка занимается, сказала, что победить болезнь помогла «вот эта игла», и спросила, может ли Игорка такую же сделать. Сделать иголку? Ему?! Игорка даже обиделся поначалу, но, рассмотрев иголку волшебную, задумался. А узнав, что одна такая иголка может спасти от смерти может даже с полсороки людей, задумался уже сильно. А когда парень-волшебник в ответ на вопрос сказал, что сделать-то ее несложно, и есть из чего – но нужен мастер «с руками не из задницы», Игорка решил попробовать. Тем более что и дочь, наслушавшись всякого в волшебном шатре, возмечтала о переезде к волшебницам в их город – а больше у него никого из семьи и не осталось…