Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию - Дональд Калшед

Выступая на симпозиуме, посвященном контрпереносу, он недовольно высказался:

…некоторые из [юнгианских] терминов… не имеют для меня никакой ценности. Я имею в виду: трансперсональное, трансперсональное бессознательное, трансперсональный аналитический идеал, архетипическое, контрсексуальные компоненты психики, анимус и анима, конъюнкция анимуса и анимы. Я не смог бы общаться на этом языке.

(Winnicott, 1960b: 159)

Такое категоричное отвержение понятий, которые описывают доличностные глубины психики, таинственные смыслы, мифопоэтические аффекты и образные структуры, прекращает на корню любую беседу, и неудивительно, что было немало недоразумений между современным психоанализом и юнгианской мыслью.

Утверждения Винникотта о психопатологии Юнга

Что же Винникотт утверждает в своем противоречивом обзоре? Есть три основные области, которым он уделяет внимание: (1) предполагаемая неудача Юнга в достижении «цельного статуса» и, следовательно, «места для его бессознательного»; (2) относительно тщетный поиск Юнга, продолжавшийся всю его жизнь, того я, которое «знает»; и наконец, (3) психотические защиты Юнга (диссоциация вместо вытеснения) и их трагическое влияние на его жизнь.

Неудача Юнга в достижении целостности

Винникотт считает, что ранняя (в младенчестве) и тяжелая травма Юнга привела к расщеплению его личности. Он приходит к выводу, что история Юнга указывает на примитивные диссоциативные защиты, которые действовали против невыносимой психической боли, сопровождающей чувство оставленности его депрессивной матерью. Вместо психосоматического вселения (цельный статус) это расщепление привело к психосоматическим симптомам, таким, как первазивная экзема (Jung, 1963: 8). Юнг сообщает, что она возникла в то время, когда ему было три года, а его родители жили раздельно и мать находилась на лечении в психиатрической больнице.

Другое значение, которое Винникотт вкладывал в выражение «цельный статус», сводилось к кляйнианской идее проработки примитивной любви и ненависти к первичным объектам. Винникотта беспокоило отсутствие в записях Юнга о своих ранних годах упоминания о конфликтах: связанных с влечениями и с объектными отношениями. Например, он не заметил чего-либо, что свидетельствовало бы об агрессии к матери или отцу и последующем возмещении ущерба:

Юнг раскрывает тему своей ненависти к отцу удивительным образом, через идею… что Бог испражнился… на собор. Мы и не ожидали, что Юнг почувствовал, что Бог – это проекция его собственного инфантильного всемогущества, а дефекация – проекция собственной ненависти к отцу… Но мы также не обнаружили в материале, предоставленном нам Юнгом, что за образами деструкции следуют чувство вины и затем – тема воссоздания. Видимо, то, что было вытеснено… было примитивной агрессией [до которой] очень трудно добраться, когда о младенце заботится мать, находящаяся в клинической депрессии.

(Winnicott, 1964b: 489–490)

По теории Винникотта, пройти через такой конфликт с матерью или отцом означает стать «цельной» личностью – такой, в которой любовь и ненависть могут быть направлены на один и тот же объект. Это также создает внутреннее «пространство» для (вытесненного) бессознательного.

Каким бы ни был Фрейд, он был цельной личностью, в нем было пространство для его бессознательного. Юнг был другим. Расщепленная личность не может иметь бессознательное, потому что для него внутри нет места. Как и наши чудаковатые больные шизофренией (хотя он не был таким), Юнг знал истины, которые недоступны большинству мужчин и женщин. Но он потратил всю свою жизнь на поиск места, куда мог бы поместить свою внутреннюю психическую реальность, [стремясь стать] цельным и научиться скрывать тайны, и не остаться расщепленной личностью, в которой нет места, чтобы что-нибудь скрыть.

(Winnicott, 1964b: 487–488,)Юнговский бесконечный бесплодный поиск целостного я

Кажется, что Винникотт считает, что Юнг провел всю свою жизнь в поисках связного и согласованного я, в поисках способа почувствовать себя реальным, то есть того, что «цельные личности» обычно не делают. Похоже, что Винникотт выступает как цельная личность, когда говорит: «Тем, кто является здоровой цельной личностью, действительно трудно достичь эмпатии с теми, кому разделенное я создает постоянные неприятности» (Winnicott, 1964b: 491–492).

В заключительном широком жесте отвержения Винникотт полагает:

В конце концов Юнг добрался до центра своего я… это, кажется, удовлетворило его, но все же этот путь завел его в некий тупик… В любом случае он был поглощен символом мандалы, которая, с моей точки зрения, является защитной конструкцией, защитой от той спонтанности, которая соседствует с деструкцией. Мандала – это поистине ужасающая вещь для меня… это обсессивное бегство от дезинтеграции. Юнговское описание своих последних десятилетий, проведенных в поисках своего центра, как мне кажется, получилось описанием медленного и наводящего тоску угасания амбициозного проекта, которым была его жизнь. Центр я – это довольно бесполезная концепция.

(Winnicott, 1964b: 491)Расщепляющие защиты Юнга

Винникотт делает вывод на основе предоставленных Юнгом сведениях о его разделенном я – о своих личностях № 1 и № 2, о детских страхах и кошмарах, а также о напряженности в браке его родителей, в том числе депрессии и госпитализации матери, когда он был еще в раннем возрасте, – что Юнгу «угрожала дезинтеграция Эго (деперсонализация), противоположно направленная процессам созревания» и что «его защиты выразились в расщеплении личности [с диссоциацией]» (Winnicott, 1964b: 485).

Короче говоря:

Юнг, описывая себя, преподносит нам картину детской шизофрении, и в то же время его личность демонстрирует силу такого рода, которая позволила ему излечить себя [с помощью кропотливой работы написания автобиографии]… К возрасту 4 лет у Юнга сформировалось психотическое расстройство и защиты, которые верно служили ему в течение всей жизни; примечательно, что, в конце концов, он смог очень глубоко понять собственный психоз, как он пишет в этой автобиографии. Именно в области психоза, а не психоневроза, что мы могли бы ожидать, он находит средство самоисцеления. Юнг дает нам пример этого, но, конечно, самоисцеление – это не то же самое, что разрешение расстройства в анализе.

(Winnicott, 1989: 483–84)

Винникотт, кажется, понял, что в течение своей жизни Юнг проделал работу по исследованию защитной организации своей личности, отчасти благодаря которой он обрел исцеление своей расщепленной психики:

Я считаю, что жизнь Юнга показала, что психотическое заболевание может не только доставить человеку массу неприятностей, но и подтолкнуть его к исключительным достижениям. Он, конечно, высветил проблему, общую для всех людей, в том смысле, что существуют всеобщие защиты от чего-то невыносимого, что можно назвать психотическими страхами.

(Winnicott, 1989: 492)

Последнее замечание об универсальных защитах является интересным, и мы вернемся к этому ниже.

Оценка интерпретаций Винникотта

Как нам отнестись ко всем этим интерпретациям в основном негативного характера? Как они могут быть соотнесены с вышеприведенными описаниями Юнга самого себя и своей борьбы «между мирами» в его автобиографии? Я рассмотрю некоторые критические высказывания Винникотта по порядку.

Первое утверждение Винникотта: Юнг не смог достичь «цельного статуса»

Винникотт хочет подчеркнуть, что раннее расщепление и диссоциация Юнга привели к пожизненному состоянию глубоко разделенного я. Безусловно, в автобиографии засвидетельствовано разделенное я, но Юнг, очевидно, хорошо знал обе части своего внутреннего разделенного состояния, детально и ярко описывая личности № 1 и № 2. Это не примитивная диссоциация, обнаруживаемая при ранних травмах, с барьерами амнезии между дискретными, сегментированными состояниями я, ведущая к аннигиляции способности к символизации, поэтому предположения Винникотта о психотических уровнях диссоциации, видимо, бьют мимо цели.

В поддержку этой позиции также важно отметить, что ранние тревоги Юнга из-за угрозы окончательного разрыва между родителями, а также недоверие к своей матери, которая пребыла в то время, когда ему шел четвертый год, в депрессии, – едва ли можно назвать ранними травмами периода младенчества. Похоже, Винникотт считает, что мать Юнга была в депрессии и в период его младенчества, но в автобиографии этому нет никаких свидетельств. Депрессия овладела ею несколькими годами позже. Следовательно, интерпретации Винникотта избыточны, выходят далеко за пределы имеющихся данных и поэтому выглядят шаблонными и противоречащими этим данным.