Две невесты Петра II - Софья Бородицкая

В сентябре, в тёмную, дождливую ночь к берегу Сосьвы причалила баржа. Из неё вышли солдаты. Тридцать один человек были арестованы в Берёзове; их повели к судну, заковали в кандалы и до зари увезли в Тобольск.

Арестованы были между другими: князь Иван, Бобровский, Петров, Овцын, Лихачёв, Кашперов; пять священников, Фёдор Петрович Кузнецов, духовник Ивана Долгорукова, Илья Прохоров и три брата Васильева; наконец, диакон Фёдор Какоулин. В Тобольске их повели на дознание, которое делал сам... приезжавший в Берёзов капитан Ушаков!

Обвинённые в сношениях с ссыльными, в том, что вели с ними дружбу, обедали с ними, они были приговорены: Лихачёв и Кашперов к кнуту и ссылке в Оренбург; Бобровский послан в Оренбург и разжалован в солдаты без права производства. Петров и Овцын сосланы на каторгу. У митрополита Сибирского Антония Стаховского хватило благородства и мужества вступиться за пятерых священников и диакона, но спасти их он не мог. Все были наказаны кнутом и сосланы на каторгу. Кроме того, им были вырваны ноздри.

Князя Ивана посадили в Тобольске в острог, где держали на цепи, прикованным к стене, в ножных и ручных кандалах. Чтобы измучить его, ему не давали спать. Доведённый до полного нервного расстройства, он стал бредить о своём прошлом и, ловко допрошенный, рассказал подробно о том, как составлено было ложное завещание Петра II. Для Бирона этого было более чем достаточно, чтобы отправить его на пытку и казнь.

Князя Ивана отправили в Новгород, привезли туда из Берёзова и остальных братьев и сестёр. Из Соловецкого монастыря был доставлен Василий Лукич. Братья покойного Алексея Григорьевича, Сергей и Иван, были также привезены в Новгород. Следователю приказано было всех на допросе пытать.

Это было в 1739 г. Вся Россия, за исключением нескольких сотен немцев, стоявших у власти, — была измучена, доведена до отчаяния правлением Бирона. Цесаревна Елизавета Петровна и её маленький племянник, принц Голштинский, о которых в 1730 г. никто не думал и о которых упоминали с презрением, теперь представлялись русскому дворянству единственной надеждой на спасение.

Приветливость, простота и ласковость цесаревны привлекали к ней всех знавших её, и в полках у неё было много приверженцев, как среди офицеров, так и среди солдат. Бирон и немцы начинали серьёзно опасаться её влияния и в каждом политическом процессе, в каждом открытом выражении недовольства искали участия преданных цесаревне людей. Так было и теперь, в деле Долгоруковых, и совсем напрасно: ни сосланные в Берёзов, ни ловкий интриган Василий Лукич никогда не имели сношений с великой княжной.

К несчастью для Долгоруковых, единственный человек в Петербурге, который мог за них вступиться, старый Шафиров, умер незадолго перед тем (1 марта 1739 г.). Умирая, он обратился к милости и доброте императрицы и доверил ей судьбу своего зятя Сергея Долгорукова и своих внуков... Но Анна Иоанновна не знала ни милости, ни доброты... Эта предсмертная просьба ещё более обострила ненависть врагов несчастной семьи.

Допрос вёлся с жестокостью, доходившей до дикости. Пытки были ужасны. Младшего брата Ивана, Александра, напоили пьяным и заставили рассказывать вещи, губившие семью.

Придя в себя, в отчаянии, он схватил нож и вскрыл себе живот. Это заметили вовремя — зашили рану, стали его лечить и спасли ему жизнь.

Императорский приказ приговорил Ивана к четвертованию[67], братьев его отца, князей — Сергея и Ивана Григорьевичей и Василия Лукича — к обезглавливанию. Фельдмаршала Василия Владимировича и его брата, Михаила, к заточению, одного в Соловецком монастыре, другого в Шлиссельбурге, — имущества их к конфискации. Николай, младший брат Ивана, 26-ти лет, был приговорён к каторжным работам в Охотске и к отрезанию языка, Алексей, 23 лет, к ссылке на Камчатку простым матросом на всю жизнь; Александр, 21 года, на Камчатку, в каторжные работы. Все три брата приговорены к кнуту. Сёстры заточены в монастыри. Из четверых сыновей князя Сергея Григорьевича (внуков старого Шафирова): старшие Николай и Пётр отданы в солдаты; младшие Григорий и Василий отданы в подмастерья; маленький Василий попал к кузнецу — учиться грамоте ему было также навсегда запрещено.

Казнь назначена была на 8 ноября 1739 г. В версте от Новгорода тянется болотистая местность, отделённая от города высохшим руслом реки — носящим название Фёдоровского ручья. На этом болотистом месте находится кладбище для бедных, известное под именем Скудельничьего. На расстоянии четверти версты от этого Скудельничьего кладбища был построен эшафот. Начали с кнута, к которому были приговорены три брата князя Ивана; младшему Николаю был, кроме того, «урезан» язык; затем отрубили голову князю Ивану Григорьевичу (дяде кн. Ивана Алексеевича), затем Сергею Григорьевичу, наконец, Василию Лукичу. Пришёл черёд Ивана. В эту страшную минуту он выказал поразительную твёрдость; он глядел в глаза смерти, и какой смерти! С мужеством, воистину русским. В то время как палач привязывал его к роковой доске — он молился. Когда палач рубил ему левую руку, он сказал: «Благодарю тя, Господи!» Палач отсек ему правую ногу — Иван продолжал: «...что сподобил мя...», и когда ему рубили левую ногу: «...познать тя...» — затем и он потерял сознание. Палач закончил казнь, отрезав правую руку и голову. Внук несчастного, князь Иван Михайлович, пишет в своих неизданных записках:

«Такая неожиданная и ужасная кончина, полная таких страстных страданий, искупает все вины его молодости, и его кровь, оросившая новгородскую землю, эту древнюю колыбель русской свободы, должна примирить с его памятью всех врагов нашего рода».

Внук несчастного мученика прав, утверждая, что столько страданий, увенчанных такой смертью, искупают вину молодости, но беспристрастный исторический суд не должен ничего замалчивать и, клеймя бесчеловечных палачей несчастного князя Ивана, он должен сохранить в своих анналах и тяжёлые страницы короткого царствования Петра II.

После казни были тотчас вырыты две могилы; в них опустили по гробу, с двумя телами в каждом. После восшествия на престол Елизаветы Петровны князь Николай, брат и племянник казнённых, и князь Михаил, старший сын несчастного князя Ивана, построили возле кладбища церковь Святого Николая Чудотворца. Они перенесли и похоронили в церкви оба гроба. Они стоят влево от входа, по правую руку от алтаря; вместо надгробных плит они обложены выбеленными извёсткой кирпичами. Ни надписи, ни имени, ни чисел. Я посетил в 1849 г. эту церковь и почтительно склонился перед этими двумя могилами, немыми и такими красноречивыми свидетелями человеческого тщеславия, честолюбия и шаткого счастья.

Я расскажу ещё о тех членах семьи, которые пережили эту страшную казнь. О фельдмаршале я говорил. Возвращённый, как и все Долгоруковы, импер. Елизаветой из ссылки, фельдмаршал прожил последние годы своей жизни в Петербурге, окружённый вниманием и почётом. Его брат Михаил Владимирович был назначен сенатором. Он пережил фельдмаршала и умер в 1750 г. восьмидесяти двух лет.

Жена князя Ивана, Наталья Борисовна, оставалась в Берёзове, где её задержали до воцарения императрицы Елизаветы. Она вернулась тогда в Петербург с обоими сыновьями и жила в доме брата графа Петра Борисовича Шереметева.

Старший сын Натальи Борисовны, Михаил, был женат два раза; в первый раз, в течение только одного года, на Голицыной; овдовев, он женился на Строгановой. Второй, Дмитрий, страдавший с детства нервным расстройством, умер на руках матери в Митеве, в 1757 году. После смерти сына Наталья Борисовна исполнила обет, давно данный, и постриглась в Киевском Фроловском монастыре под именем Нектарии. Накануне пострижения она сошлд к берегу Днепра, сняла с руки обручальное кольцо, поцеловала его и бросила в реку. В 1771 г. 3 июля она скончалась и была похоронена в Киево-Печерской Лавре.

Княжна Екатерина Алексеевна была увезена в ноябре 1739 г. в Горицкий Воскресенский монастырь, на Белом озере, в Кирилловском уезде, Новгородской губ. Этот монастырь, построенный среди глухих лесов, не раз служил государственной тюрьмой. Основанный княгиней Ефросиньей, вдовой князя Андрея Иоанновича Старицкого, сына Иоанна III, он сделался местом заключения своей основательницы. Она была заточена туда Иоанном IV после того, как сын её был отравлен грозным царём. Вслед за тем там была заключена невестка Иоанна Грозного, Прасковья Михайловна Садовая, жена его несчастного сына Ивана. В первых годах XVII в., после падения Годунова, царевна Ксения провела в Горицком монастыре несколько тяжёлых месяцев.

Княжну Екатерину Алексеевну держали в строгом одиночном заключении, никогда не выпуская из кельи. На заднем дворе монастыря стояла изба с небольшими отверстиями вместо окон; дверь её была всегда заперта тяжёлым висячим замком. Эта изба служила тюрьмой бывшей невесте Петра II. Ни суровое заключение, ни полная зависимость, в которой она находилась от игуменьи, не сломили её характера. К игуменье, бывшей крепостной, она относилась с нескрываемым презрением. Как-то раз грубая старуха замахнулась чётками и хотела ударить княжну; та спокойно уклонилась от удара, выпрямилась во весь рост и указала на дверь: «Ты должна уважать свет и во тьме, — сказала она, — не забывай, что я княжна, а ты холопка!» Игуменья смутилась и вышла беспрекословно. В другой раз губернатор, объезжая губернию, посетил монастырь. Его принимали с большой торжественностью. Игуменья повела его к княжне; княжна при входе гостей не встала и в ответ на замечание молча повернула вошедшим спину. В наказание заколотили единственное оконце её кельи и оставили её в полной темноте. Так томилась она в течение двух лет, до воцарения императрицы Елизаветы. Из Петербурга за княжной был прислан экипаж; игуменья и монахини почтительно её провожали, земно кланялись ей, прощаясь, и просили не забывать их милостями. Много раз впоследствии монастырь получал от неё богатые дары[68].