Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Кельнер поставил перед ним кружку с пивом.

—Эта? — улыбнулся Шольц. — А, да, моя. Год назад подобрал. Осталась без хозяев, вот я и подобрал. Жалко стало. Хорошая собачка. Шпиц.

—Чай, говорите, вкусный?

—Да, очень, очень вкусный, — охотно подтвердил Шольц, отставив чашку. Он поднял глаза и наткнулся на вопросительный взгляд Хартмана. — Ах, простите!

Шольц извлек из портмоне и положил на стол почтовую марку с профилем Гитлера и надписью «Германский Рейх» рыжего цвета стоимостью три рейхсмарки. Правый верхний уголок оторван. Это был личный знак Шелленберга, означавший, что подателю сего можно доверять.

—И как вы себе это видите? — спросил Хартман.

—Очень просто. Вы меня представите.

—Я вас представлю, угу… В каком качестве? Там ведь не идиоты. От вашего Мюллера за милю разит скотобойней.

—Ну, знаете, сильной власти без Мюллера не бывает. У всех найдется свой Мюллер. Так уж устроен мир. — Шольц развел руки и сокрушенно вздохнул. — Но, понимая степень политического лицемерия, в котором мы с вами живем, господин Шелленберг и господин Мюллер предусмотрели способ избежать кривотолков. Любая проверка покажет, что я работаю у Краллерта в шестом управлении, реферат Г — «Использование научной информации», и одновременно являюсь советником бригадефюрера. Так меня и представьте господам в УСС.

—То есть Мюллер в игре?

—Я сказал всё, что вам нужно знать, Хартман.

—Вы либо ответите на мой вопрос, либо будете покачивать головой, как фарфоровый китайский болван, в одиночестве.

—Я следую инструкциям.

—Вы. Но не я. Тут инструкции работают по-другому. Одна маленькая ошибка, и вы рискуете всплыть в Лиммате с веревкой на шее.

—Мюллер в игре, — поджав губы, сказал Шольц.

—Так-то лучше. А где Бум?

—Его отозвали. Для консультаций.

—Шлихт? Что с ним?

—Ушел на фронт. Добровольцем.

(На самом деле Шлихт был ликвидирован выстрелом в затылок.)

Хартман побарабанил пальцами по столу. Отхлебнул пива.

—Чем обеспечивается участие Мюллера в переговорах?

—Их сутью. — Лицо Шольца болезненно сморщилось. — Охрану объектов урановой программы рейха осуществляет гестапо. Вам достаточно, чтобы дальше самостоятельно выстроить логическую цепочку?

«Значит — пошли ва-банк», — подумал Хартман и, не ответив на вопрос, сказал:

—Чтобы отстаивать позицию Мюллера, я должен иметь представление о его амбициях. Это первое. Кроме того, поскольку германская сторона ожидает предоставления, так сказать, аварийного выхода, вам придется учесть интересы Святого Престола, которые не во всем совпадают с интересами Вашингтона. Для господина Мюллера, как мне думается, это первоочередная задача. Скорее всего ему будет мало гарантий только одной стороны.

—У вас есть возможность действовать в этом направлении?

—У меня есть время об этом подумать.

—Полагаю, группенфюрер по достоинству оценит подобные усилия, — осторожно, подбирая слова, сказал Шольц. — Слушайте, Хартман, не лучше ли будет нам с вами найти общий язык?

—Общий язык, Шольц, может возникнуть лишь при наличии общих целей. Вы уверены, что у нас с вами есть общие цели?

Шольц промолчал.

—Вот именно, — произнес Хартман и добавил: — Я не претендую на вашу сковородку в аду.

—Нет-нет, что вы, на ней уже не осталось места, — вымученно пошутил Шольц. — Я рассчитываю на компромисс. Обычный, понятный нам обоим компромисс.

—Хотите сказать, что готовы объяснить свое появление на замену Буму?

—Вы так прямолинейны.

—Какой смысл играть в дипломатию, когда всё и так станет понятно на первой же встрече?

—И то верно. — Шольц налил в чашку чай и поставил чайник ровно между вилкой и ложкой. Посмотрел и чуть подвинул чайник. — Вы правы, я уравновешиваю интересы бригадефюрера и группенфюрера. Скажем так: уравновешиваю. Группенфюрер не настаивает на легализации своей персоны на переговорах, но его интересуют подробности. Иными словами, его участие в них — незримое. И определенный набор условий, которые мы с вами, конечно, обсудим, он намеревается отстаивать с нашей помощью.

Хартман выдержал паузу и спросил:

—А Борман?

—Борман?

—Чего от переговоров с Даллесом хочет Борман?

В глазах Шольца загорелись злые огоньки.

—Полегче, Хартман. Полегче. Вы и представить не можете возможности рейхсляйтера. Давайте будем говорить, не упоминая отдельных имен.

—Давайте, — согласился Хартман. — Тем более что на мой вопрос вы ответили.

—Вот как? — Чтобы скрыть растерянность, Шольц поднес к губам чашку с чаем.

—Конечно… В сущности, всё остальное — детали, которые мы обсудим, выражаясь деловым языком, в рабочем порядке.

—Но я ничего…

—Это вы будете говорить своему патрону. — Хартман выпрямился, показывая, что встреча окончена. — Вы сообщили довольно, чтобы подставить рейхсфюрера под шальную пулю. Теперь всё зависит от меня. А вам необходимо держать себя в рамках схем, которые мы с вами выработаем.

Шольц не справился с выражением растерянности на своем лице.

—Что же вы не спрашиваете про своего товарища? — спросил он, буравя Хартмана колючим, злым взглядом. Он не стал сдерживать себя в спонтанном желании хоть как-то причинить Хартману боль.

—А что я должен спросить?

—С прискорбием хочу вам сказать, что Вилли Гесслиц погиб. Да-да, погиб в автомобильной аварии. Поверьте, Хартман, я тут совершенно ни при чем. Обычный несчастный случай.

На какое-то время Франс оцепенел. Краска отхлынула от щек.

Сочувственно-дерзкий вид Шольца указывал на то, что так оно и есть.

Зачем-то Хартман смахнул невидимые крошки со стола. Потом поднялся, зацепив кружку с недопитым пивом, обошел стол, задержался возле Шольца, который сидел неподвижно, как восковой манекен, положив руки на стол, и, подумав, молча вылил пиво ему на голову. Бросил пустую кружку ему на колени и вышел.

Шпиц переминался с лапы на лапу и беспокойно повизгивал. Мюллер сильно удивился, когда узнал, что Шольц намерен взять с собой в Цюрих собаку. «Зачем?» — спросил он. «Так мне будет спокойнее», — был смущенный ответ.

Хартман сидел на берегу озера, поставив в траву бутылку виски, и смотрел на заходящее солнце. Время от времени он сгребал рукой песок и пропускал его между пальцев. Рыжий диск медленно и неуклонно клонился к заснеженным вершинам нависающих над городом Альп. Вот он робко коснулся их зыбким краем, примялся, погас — а дальше быстро покатился куда-то за горную цепь, оставив по себе короткую память в форме кровавой полосы, постепенно растворяющейся в жиже холодных сумерек.

Хартман взял бутылку, вскрыл ее — и поставил назад. Усилившийся ветер ворошил волосы, холодил скулы. По синим водам нервной, мерцающей поступью побежала лунная дорожка. Хартман глядел на нее остановившимся взглядом, плечи его поникли, точно под навалившимся