Темные проемы. Тайные дела - Роберт Эйкман

– Не вы первый его видите.

Раздражение пуще прежнего занялось во мне, вытесняя страх.

– Уж не хотите ли вы сказать, что поселили меня в комнату с привидением?

– Что вы, сэр, конечно же нет. Люди видели его по всему дому. Но к вам он более не явится, будьте покойны. Никто никогда не видел этого человека больше, чем один раз.

– И вы его тоже видели?

– Нет, сэр.

– Кто он такой?

– Не мне судить. – По виду Элизабет можно было подумать, будто я спросил ее о чем-то непристойном.

– Значит, мне обратиться по этому вопросу к одной из сестер Брейкспир?

– Прошу, не делайте этого, сэр. Вы их только расстроите. Пусть это останется между нами. Я скажу мисс Брейкспир, что вы порезались.

Какой абсурд! Не меньший, чем предположение, будто пыль в дом наносит с дороги.

– Но я, как видите, не порезался.

– Я вижу, что вы ошибаетесь, сэр. Ваша рука…

Я опустил взгляд – и недоуменно уставился на левую ладонь, чуть подрагивающую. Между мизинцем и запястьем пролегла довольно-таки глубокая царапина, и из нее обильно сочилась кровь. Я не знал, как исхитрился заполучить ее, – и, видит бог, никогда не узнаю. Возможно, это произошло, когда я обшаривал ящики в поисках возможной пропажи.

– Давайте я принесу аптечку, – сказала Элизабет и, явно не приемля возражений, ушла. Вскоре она вернулась со всем необходимым – правила Фонда требуют, чтобы на каждом подведомственном объекте находились наборы первой помощи. Гости английских домов с богатой историей каких только дикостей с собой не вытворяют. К ее чести, Элизабет ловко соорудила довольно-таки умелую перевязь.

– Вы, часом, не медсестра? – поинтересовался я, но без нажима в голосе.

– Не я, а мисс Брейкспир. Это она меня научила. У нее есть диплом. – Было очевидно, что серая Элизабет восхищается Агнессой; я это и раньше подметил. – А теперь, сэр, если я пообещаю вам, что вы больше никогда ничего странного не увидите, вы сможете в ответ пообещать мне, что не станете обсуждать этот случай с хозяйками дома?

Мне это показалось излишней просьбой.

– Разве же это правильно – не предупреждать хозяев о живущих с ними призраках? – спросил я с легкой иронией. – Что уж говорить о гостях!

– Гости здесь редки, сэр. При всем уважении – помните… вас сюда не приглашали.

«А ведь она права», – подумал я.

– Потому я и прошу вас, сэр… лучше об этом не распространяться лишний раз. – Этот чрезвычайно простой намек напомнил мне, что в других владениях Фонда я сталкивался время от времени с секретами, о которых предпочел бы вовсе не знать, во избежание всяких недоразумений и неловких ситуаций. – Вам лучше, чем мне, должно быть известно, сэр, что в домах, где происходят вещи, о которых мы говорим, владельцы зачастую не хотят, чтобы о таком говорили. – И здесь она тоже была права; с определенных пор комитету Фонда по части психических и оккультных наук это обстоятельство изрядно препятствовало. Но я все еще не хотел ничего обещать, что было вполне естественно.

– С чего вы так уверены, что при мне больше ничего подобного не произойдет?

– Как я уже сказала, он является новым людям лишь раз. В нашем доме это правило никогда не нарушалось, – ответила служанка с неколебимой уверенностью в голосе.

– А если в моем случае оно нарушится?

– Даже если так, сэр, не захотите же вы чинить вред двум славным женщинам?

Правда заключалась в том, что теперь я до мозга костей осознал, что с сестрами мне не о чем говорить. Я даже не мог себе представить, как к ним теперь подступиться.

– Хорошо, – сказал я Элизабет. – Обещаю. Если больше ничего не произойдет…

Внезапно в дверях появилась Агнесса Брейкспир в одном из своих темных платьев.

– Что происходит? Элизабет, ты почему не вернулась и не доложила мне обо всем? Мистер Оксенхоуп, вы что, ранены?

– Я случайно порезался, – заверил ее я, – а Элизабет помогла мне обработать рану.

Что ж, этот вечер прошел, как и все три предыдущих.

Когда пришло время ложиться спать, я, конечно, не могу сказать, что у меня отлегло от души. Но на слова серой служанки, как мне казалось, можно было положиться. Я провел утомительный день на открытом воздухе с Хэндом и его невыносимой ватагой – и потому вскоре заснул.

Когда Элизабет принесла мне завтрак, я почувствовал, что мы с ней отныне состоим в сговоре, – и воспользовался этим, чтобы поподробнее расспросить, откуда все-таки берется несносная пыль.

– В старых домах ее всегда полно, – ответила она, спокойно избегая моего взгляда. – Уж вам ли не знать об этом, сэр. – Сказав это, она удалилась, не справившись, как обычно, о том, по вкусу ли мне еда.

В тот день, в субботу, Хэнд отметил, что в выходные, вопреки ожиданиям, волонтеров на реку прибудет вдвое больше обычного, и, если я захочу передохнуть денек-другой, люди справятся и без меня. Но я был отчего-то уверен, что в мое отсутствие произойдет что-то скверное, – поэтому не воспользовался его предложением. Неизбежные трения с местными фермерами уже начались – а как иначе, – и Хэнд только и ждал возможности спустить на них всех собак. Случись такое, имя Фонда, вполне вероятно, громко и бесславно прозвучало бы в национальной прессе. Пролистывая сводки, я убедился, что очистка реки большинству заинтересованных окружных лиц – старожилам, председателям окружных советов и всяким мелкотравчатым дельцам – видится «махинацией», прикрытием для какого-то коварства, и почти никто не высказывался в нашу поддержку. Редактор также опубликовал два длинных письма от самого Хэнда – пропитанных до того явной агрессией и носорожьей тупостью, что от них было больше вреда, чем пользы. Хэнд никогда не мог понять, какие возражения испытывают нормальные, разумные люди по отношению к акциям без очевидной выгоды. В наше время поперек идеализма извечно кладутся ограничители в виде общественного одобрения: «хочешь быть прожектёром – будь, но только не у нас под боком и не там, где мы без твоих завиральных идей трудимся». Можно противиться таким взглядам на жизнь, можно ими восхищаться – нельзя отрицать их факт. А Хэнд отрицал, и в этом была его главная проблема.

По выходным на реку добровольцами стекались даже девушки – вероятно, подруги парней-волонтеров, – и тогда хаос и неразбериха достигали непомерных масштабов. Некоторые из местных тэйсинтаев[87] проявляли качества, несомненно, во многом превосходные, хотя и плохо приспособленные к сегодняшнему миру, когда все мало-мальски серьезное решается путем соглашения, явно или за кулисами. Что до меня – от меня никто не