Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - De Ojos Verdes

Назели недоуменно хлопает ресницами. Не встречая от меня ответной агрессии, она явно путается в реакциях. Продолжает тяжело дышать, но молчит. Грудная клетка вздымается смятенно, в глазах — беспробудное непринятие. Все мои слова либо проходят сквозь нее, либо отлетают рикошетом.

Эта женщина попросту не хочет внимать истине. Истина у нее своя.

— Предложенная Вами тогда помощь была не протянутой рукой милосердия. Плевать Вам на меня и на мои сложности, возникни они и в самом деле. Вы жаждали другого — заткнуть свою, как мне кажется, местами бунтующую совесть. Подтвердить, доказать, что когда-то давно Вы всё же поступили правильно. Мальчик, которого оставили, пропащий, его не спасти. Вы нуждаетесь в подпитке своей теории. Чтобы в очередной раз оправдать себя же — это не Вы плохая, это они все плохие. И если бы Барс и вправду был исчадием ада, а я — его жертвой, Вас бы это порадовало и утешило.

— Ты ненормальная, — срывается на шепот, пораженная моим открытым обвинением.

— Конечно. Я ненормальная. Вы — святая великомученица. Несколько лет терпели садиста-мужа, переносили свою боль на маленького сына, а потом ухватились за помощь друга семьи и перечеркнули болезненное прошлое. Оно Вас убивало, и Вы боролись, как могли. Тут Вас никто не посмеет упрекнуть. Но… хоть еще один оскорбительный эпитет в сторону Бара… и… слушайте внимательно: клянусь, я сожгу Вас самолично. Ищите новые источники для своих внутренних терзаний.

— Ты… ты… — начинает, было, но резко замолкает, бледнея.

Сперва мне кажется, что она собирается с мыслями. Но ее стеклянный взгляд направлен куда-то вверх, в глазах — неподдельный ужас.

Я оборачиваюсь, интуитивно предполагая, кто стоит за моей спиной…

Да. Таривердиев.

Он тоже смотрит на Назели неотрывно.

Наверняка это их первая встреча лицом к лицу за очень долгие годы.

Затаиваю дыхание.

Атмосфера искрит напряжением. Какой-то хищной настороженностью.

А потом в секунду вектор мизансцены меняется, когда Барс переводит взгляд на меня и протягивает руку. Тут же сжимаю его пальцы с колотящимся в горле сердцем.

Он делает шаг к палате.

Адамова кидается к двери и закрывает её собой, транслируя беззвучное: не пущу!

Системы моей жизнедеятельности дают сбой при осознании бесчеловечной истины: она защищает неродного сына от родного, готовая стоять насмерть. Она делает то, чего не сделала когда-то для Барса. И в эту секунду во мне борются два взаимоисключающих желания: я хочу назвать её тварью и выкинуть в ближайшее окно… и я же хочу обнять её и привести в чувство, демонстрируя, что изверг остался в прошлом и никогда больше не тронет…

Таривердиев выпускает мою ладонь, абсолютно безэмоционально берет Назели за плечи и отодвигает в сторону. Аккуратно и бережно. И тем не менее — женщина проживает жуткий страх, цепенея всем телом. Подбородок ходуном ходит. Глаза наполняются влагой.

Боже, она всё равно видит Барса чудовищем… Это неисправный дефект ее отравленного восприятия. Безнадежно.

Мы входим в комнату и направляемся к койке, оставляя парализованную Адамову позади.

— Жив… всё-таки? — констатирует якобы весело Таривердиев.

— Эй, Шахерезада, а твой муж, в отличие от тебя, за меня переживал, — в тон хмыкает ему Марат, пытаясь мне подмигнуть.

Оба покалеченные и изведенные, они выглядят… эпично.

— Шахерезада?.. Кажется, ты не всё понял из нашего последнего разговора?.. — Барс наступает мрачно.

Я сдерживаю испуганный визг.

— Да понял я, понял, — сдается устало его собеседник. — Не мог же упустить момент…

Наблюдаю за их переглядываниями целую минуту и раскрываю рот в изумлении, когда Таривердиев вскидывает к поверженному противнику руку.

Адамов поднимает свою. Жмут ладони.

— Тема закрыта. А теперь валите отсюда к черту. Не хочу видеть ваши счастливые морды…

Барс выводит меня из палаты ровно к тому времени, как Мила, не на шутку напуганная состоянием матери, приросшей к стене изваянием, громко зовет персонал, не обращая на нас внимания.

Таривердиев проходит мимо них в полном бесстрастии.

Заворачиваем за угол, преодолеваем половину коридора. От лифта в нашу сторону несется солидный лысый мужчина в очках. Адамов. Узнаю его сразу.

Увидев нас, он замедляется, но не перестает идти. Когда равняемся, отец семейства… опускает глаза. И этот жест красноречивее любых слов.

Очутившись во дворе, вызываю такси. Таривердиева шатает, он слаб. Держался молодцом наверху, а сейчас дал волю своему самочувствию. Я подпираю его собой. Обнимаю за талию и утыкаюсь в грудь, дрожа в откате. У меня шок.

Барс стискивает в ответ. Целует в макушку.

До самого дома не говорим. Как только садимся в машину, он откидывается на сидение и опускает веки. Глажу его ладонь, неотрывно поглядваю в лицо. Боль за грудиной молотит в щепки.

Я не представляю… каково ему сейчас.

В квартире помогаю Таривердиеву лечь. Не отхожу ни на секунду. Несколько часов, пока спит, сижу рядом и рассматриваю измученные черты.

Когда просыпается, кормлю, даю лекарства, втираю мазь.

А потом… заканчиваюсь.

Меня накрывает.

Иду в душ. Встаю под струи, бесцельно облюбовывая кафель перед собой.

Стою неподвижно и таращусь на эти гребаные узоры.

Пар заполняет помещение, я уже почти ничего не вижу и не чувствую, как кипяток жжет щеки и плечи.

Сползаю вниз. Сажусь в ванну, прижимая ноги к себе. Сминаю собственные коленки. Выпускаю первый всхлип. Хребет ломается. Сгибаюсь, как неисправный инвалид.

Это… это за гранью. Это — живая трагедия.

Совсем не удивляюсь, когда спустя время в ванную входит Барс. Матерится, попадая в белое облако. Оставляет дверь открытой, вырубает воду и… забирается ко мне.

Опускается в ванну и перетаскивает меня на свои бедра, укутывая собой.

— Зря мы продлили аренду на год… — подытоживает, несколько раз ударяясь локтем.

Ванная крошечная. Реально крошечная, мы с трудом помещаемся.

— Мне отбить тебе задницу сейчас или позже? — шепчет, видя, что я не могу никак прийти в себя.

— Прости… — плачу у него на плече.

В моем сознании никак не укладывается сегодняшняя картинка. Мать. Сын. Пропасть, созданная ею. Вселенская несправедливость по отношению к нему.

Боже, так такое переварить?..

— Больно, — выдаю жалобно.

Цепляюсь за него отчаянно.

Всё, о чем молю, это… чтобы моей любви хватило…

Хватило выжечь раны навсегда.

57. Барс

Неделю спустя…

Четырнадцать часов колесим по трассам по пути домой.

Еще вчера днем я и не думал, что сегодня окажусь под Ростовом, выкручивая руль. Всего-то пошел закрывать больничный, а на вопросе врача «Продлевать будем?» почему-то застопорился.

В голове перемкнуло вдруг.

Лус должна была уехать на пару недель, она давно договорилась о переносе сессии в том универе, чемодан собирала.

Я грузился, блядь, знатно. Уже и не представлял, как буду без нее столько времени?..

И тут пазл сам нарисовался.

Продлить больничный с рекомендациями подлечиться в горной местности — делов-то…

Зато как Шипучка радовалась, когда сообщил ей благую весть…

Выехали вечером, всю ночь в движении.

Мы делим длинную дорогу, и это… пиздец как интимно.

Меня топит спокойствием рядом с ней. В душе — равновесие.

По большей части молчим. Каждому есть что обмозговать.

Эта неделя была раскачкой. Стартуем в новом направлении, потихоньку отказываясь от старого груза. Говорим много. Не скажу, что нравится мне мусолить потрошащие нас темы. Но уступаю, потому что коннект ей нужен сильнее. Иногда слова падают между нами, как камни. Вроде… плечам легче, ноша сброшена, но, сука, она так и лежит рядом, её еще разгрести надо…

Тормошим мысленные заторы, раскачиваем скрепы, пробуем слушать и слышать друг друга.