Джентльмены-мошенники (сборник) - Эрнест Хорнунг

В семь утра два наряда – один полицейский, второй в серых униформах, – не дождавшись ответа на долгий стук в огромные бронзовые ворота, запертые на ночь, взялись за кувалды и отбойные молотки. Вскоре ворота были открыты. К этому времени всеобщее волнение только усилилось, потому что на грохот молотков не явилось ни души, хотя “Ювелирные мануфактуры” находились под охраной и днем и ночью. Все окна в здании светились, как и в соседних домах, демонстрируя, что чья-то рука уже успела после первой тревоги пройтись по выключателям. Наконец остались лишь внутренние двери. Открыть их оказалось гораздо проще.

На полу перед клеткой лифта лежал капитан ночной стражи – связанный и с кляпом во рту. С головы его, пятная волосы и лоб, тянулась струйка крови, впрочем уже подсохшей. Капитана развязали, но он оказался в таком тяжелом состоянии, что пришлось немедленно отправить его в больницу Гавернор.

В лифте спасатели обнаружили еще двоих ночных сторожей, связанных спина к спине и в придачу придушенных веревками до бессознательного состояния. Их усыпили хлороформом, и они до сих пор почти ничего не соображали, так что толку от них не было никакого. Да и позже они рассказали лишь, что на них набросились, повалили на землю и связали. Оба ничего не видели.

На полу… лежал капитан ночной стражи – связанный и с кляпом во рту.

Капитаны обоих нарядов немедленно позвонили начальству. Они нашли глаз бури!

Заместитель комиссара полиции Бирнс когда-то служил в разведке, но правительство города сманило его из-за отличного знания преступного мира. Капитан Данстен, руководитель частной охранной корпорации – той самой, чья система сигнализации как раз переживала свою минуту славы, – был правой рукой заместителя комиссара по правительственным делам и обладал не только отличным знанием преступного мира, но и достаточными техническими навыками, чтобы разработать охранную систему, которую все знатоки посчитали абсолютно неуязвимой. И вот его противовзломное устройство оказалось клубком бесполезных проводов!

Было перерезано три главных кабеля; когда патрульный Ноль-Ноль-Четыре вытряхнулся из койки по тревоге, сигнальные лампы на щите управления на Джон-стрит показывали удивительное: в одно и то же время кто-то взламывал тысячу семьсот с лишним сейфов! О помощи взывали более тысячи семисот хранилищ, ломящихся от несметных богатств.

Справедливости ради отметим, воззвали они не совсем одновременно: хитрый вор перерезал кабели с задержкой в минуту. Сначала пала связка из почти пятисот пар проводов в свинцовом кожухе – нервные окончания всех сейфохранилищ под Сидар-стрит. В шоке от масштабов катастрофы, власти оцепили эту крошечную улочку, да так плотно, что казалось, проскочить невозможно.

Затем загорелся щит управления второго района, а еще через шестьдесят секунд и третий присоединился к светопреставлению. Именно тогда полицейское оцепление и растянули к северу до самой Фултон-стрит, на что были брошены все резервы вплоть до Сто двадцать пятой улицы[102].

Бирнс и Данстен, призванные к зданию “Мануфактур” с разных концов города, прибыли одновременно. Ситуация сложилась чрезвычайная, однако, едва их глаза встретились, они пожали друг другу руки и расхохотались. С таким вавилонским столпотворением ни один из них еще не сталкивался.

– Взяли кого-нибудь? – поинтересовался Данстен. – Готов спорить на что угодно: человек, которому хватило ума разом сломать семнадцать с половиной сотен сигнальных устройств, вам не дался!

– Сколько-то народу арестовали, как обычно, – ответил Бирнс. – Бродяги, пара поломоек, несколько истопников из небоскребов и так далее. Жаль их, конечно, но ничего не поделаешь. Из интересного был только один тип с репортерской карточкой, но он задурил голову лейтенанту и проскочил через оцепление. Ну что, капитан? – продолжал заместитель комиссара, повернувшись к одному из своих подчиненных. – Что скажете? Где они порезвились?

Капитан полиции отдал честь и препроводил их на второй этаж здания. Весь этаж принадлежал Людвигу Тельфену.

Если вам посчастливилось иметь во владении украшение с камнем необычайно чистой воды, то, скорее всего, взяв лупу, вы обнаружите на обратной стороне значок, составленный из каллиграфических “Л” и “Т”. И можете даже не сомневаться: если над золотой оправой потрудился Людвиг Тельфен, то обрамленные в нее камни превосходят ее в цене стократ, какой бы сложной и тонкой ни была работа, хоть по образцу самого Бенвенуто. Согласно одной нашумевшей истории, Людвиг Тельфен однажды отказался работать над некоей знаменитой жемчужной брошью, которая обошлась в сто тысяч одних только налоговых пошлин. Отказался, потому что жемчуга были поддельные. Из десятка ювелиров и знатоков определить подделку смог только он.

– Ох! Старина Тельфен! Плохо дело! – воскликнул Бирнс.

Двери в чертоги Тельфена стояли нараспашку. Картину дополняла уродливая дыра в стене. Тут Бирнс осознал всю дерзость преступного замысла – а ведь он чего только не повидал на своем веку.

– Какая беспардонная работа! – сказал он, повернувшись к Данстену. – В котором часу началась тревога?

– Ровно в два сорок пять! И что началось! Я тогда спал наверху. Думал, крыша обвалилась! Потом вторая тревога, третья – тысяча семьсот пятьдесят шесть сейфов разом! Надеюсь, никогда больше не услышу такой трескотни.

– Тысяча семьсот пятьдесят шесть сейфов разом! – повторил Бирнс.

Они вошли внутрь, внимательно осматриваясь. Вот выбитая дверь – по полу рассыпано битое стекло. Пока почти тысяча восемьсот сирен надрывались: “Помогите! Воры!” – преступник направился прямиком к своей цели.

В том, что эта цель находилась здесь, сомневаться не приходилось. Знаменитый сейф Людвига Тельфена стоял прямо посреди комнаты. Ограждавшая его стальная решетка была смята, будто ветошь. Этот сейф так часто и подробно описывали в газетах, что скажем о нем только пару слов. Не удовлетворившись гарвеевской сталью[103], строители со всех сторон залили его армированным бетоном толщиной в восемнадцать дюймов[104].

Сейф стоял в центре комнаты, как квадратный склеп в подземной усыпальнице. Мало было открыть сложнейшие замки. Чтобы добраться до сейфа, нужно было опустить подъемный участок пола из сплошного бетона. И он был опущен! Бетонный блок находился на шесть дюймов ниже пола. Бирнс вскрикнул в изумлении и ринулся вперед. Он повернул колесо – огромная дверь открылась! Как живой, сейф разинул рот перед собравшимися, демонстрируя свое темное нутро. С неописуемым жестом Бирнс отвернулся. Все было кончено.

Когда дверь сейфа открылась под достаточным углом, внутри вдруг засияло множество ярких ламп. На дне лежало грубоватое с виду устройство из двух необычно длинных, изолированных друг от друга графитных стержней, присоединенных к электрическому трансформатору вроде тех, какими пользуются сварщики.

Там же валялась куча мятых конвертов – все пустые. Стальные внутренние дверки едва держались на покосившихся петлях, все ячейки были пусты. Даже Бирнс – приземленный прагматик Бирнс, которого куда больше трогали дела, чем поэтические намеки, – поймал себя на том, что пытается разобрать подписи на пустых конвертах. За каждой буквой здесь таилась история сокровищ, мужской жадности, женского тщеславия и слез. Сколько пропало? Сколько осталось? Это знал старик Тельфен – только Тельфен и знал.

Но вор – ах, что это был за вор! На дне сейфа, в сторонке, лежала добыча, достойная короля. Редкие узоры, выполненные на дорогих металлах, тончайшие корзинки, сотканные из золотых нитей, не толще шелковых, завитки из неподатливой платины, с огромным терпением превращенные в крошечные оправы, готовые принять свои драгоценные камни; почти средневековое убранство, заказанное для жены мультимиллионера по случаю ее публичного выступления, – все эти вещи, сами по себе внушающие благоговение, были отброшены, как сор, не достойный тех шедевров, с какими он хранился в одном сейфе.

Пока в ужасе надрывались семнадцать с половиной сотен тревожных звонков, пока полицейские кордоны перебрасывали с одного места на другое, пока хранители немыслимых сокровищ метались в поисках тысячи воров – или одного на тысячу, – этот виртуоз твердой рукой вскрыл самый драгоценный сейф в городе и с хладнокровием истинного ценителя осмотрел, взвесил, отбраковал и унес столько, сколько его душе было угодно!

Наконец-то явился и сам Людвиг Тельфен, бледный как мел. У него было умное, строгое лицо-маска, длинный нос и губы тонкие, как трещина в слоновой кости. Сейчас смотреть на него было страшно. Бирнс уже успел развернуть полевой штаб, и к нему то и дело являлись лейтенанты за очередной порцией кратких команд. Он усилил оцепление вокруг квартала, в результате чего, выражаясь полицейским языком, четыре улицы, взятые в кольцо кордонов, превратились в сплошной забор. Но Бирнс лучше всех понимал тщетность принятых мер. Он стягивал оцепление лишь потому, что подобное решение было очевидным и оставался один шанс на тысячу, что пташка из гнезда еще не улетела. Газетчики осаждали кордоны со всех сторон – но с тем же успехом они могли бы пытаться подоить быка. Улицы пестрели экстренными выпусками, к непроницаемому полицейскому кордону стекались толпы, пока в конце концов не образовалась давка. Но никаких новостей, кроме той, что в ночи сработало почти две тысячи тревожных звонков и в результате богатейшая в мире коллекция золота и драгоценных камней, мечта любого взломщика, осталась без защиты, не было.