Бабуин мадам Блаватской - Питер Вашингтон

Он спешил с изданием "Рассказов Баалзебуба своему внуку", поручив Беннетту, который последовал за ним в Америку, составить письмо, советующее ученикам купить копию первого издания за 100 долларов [393]. Это письмо было прочитано за обедом, и тогда же Беннетт был назначен душеприказчиком в Англии, французский писатель Рене Зюбер — во Франции, а шотландский журналист лорд Пентлэнд — в Америке. Подобное обещание уже получили Фриц Петерс и другие, но Гурджиеву явно нравилось менять завещание, чтобы подразнить наследников.

Вернувшись в Париж в апреле 1949 г., он принялся, как и встарь, посещать рестораны, совершать автомобильные поездки и устраивать обеды, пока Беннетт читал в Англии лекции о своем учителе. Гурджиев начал переговоры о приобретении очередного Приере, на этот раз железнодорожного отеля в Ла-Гранд-Паруас на Сене; планировал вторую поездку в Америку; думал о приобретении учеников в "голландской Индии" и посетил пещеры в Ласко в обществе Беннетта, но здоровье его ухудшалось.

14 октября он упал во время урока танцев, и, хотя в результате упорного сопротивления, ему удалось на несколько дней вернуть подобие здоровья, Элизабет Мэйэлл, встретившая его во фруктовой лавке, где он покупал огромные количества бананов, впервые увидела, что Гурджиев стар. Ученики наблюдали за его медленным упадком сил и понимали, что следует ожидать, но их сбивало с толку слишком быстрое ухудшение. Гурджиев сам сказал им однажды (возможно, только наполовину в шутку), что никогда не покинет их, но две недели спустя, 29 октября, он умер в американском госпитале в Нейи.

Дни после его смерти были полны противоречивыми слухами о том, что внутренние органы Учителя полностью растворились и что слышали, как сердце его стучит и после смерти, его тело не будет разлагаться и что на самом деле он не умер, а скрылся, оставив вместо себя труп-фантом. И все же похороны состоялись в русской православной церкви в Париже в присутствии большого числа людей, и стало ясно, что Гурджиев сыграл последнюю шутку в своей жизни. История закончилась.

Но в некотором смысле она только начиналась. За несколько дней до смерти Гурджиев получил пробные оттиски "Баалзебуба…". Количество его учеников и его репутация росли быстро, как никогда. Всегда будучи иллюзорным существом, Гурджиев-человек уступал место Гурджиеву-мифу[394].

Глава 19

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Гурджиев прожил достаточно долго, чтобы увидеть возрождение интереса к своему наследию. Кришнамурти жил гораздо дольше и значительно более преуспел в этом отношении. Будучи святым в своем кругу и немного забавной личностью для всего остального мира в период между мировыми войнами, к концу 1960-х он стал западным гуру. В процессе преображения он отринул нелепости теософии, чтобы стать настоящей звездой в весьма любопытной среде знаменитостей Нового Века, где далай-лама и Иегуди Менухин находились бок о бок с таинственными герцогинями, а поп-певцы занимались поисками истины.

Метаморфоза влекла за собой два парадокса: во-первых, Кришнамурти решительно держался образа отшельника, ищущего духовного просвещения, тогда как окружающие видели в нем элемент очаровательной общественной элиты; и, во-вторых, он продолжал проповедовать доктрину нереальности мира и необходимости достижения свободы от всех мирских уз, оставаясь тем не менее в этом мире.

Ни одно из этих утверждений не является таким уж парадоксом, как это кажется на первый взгляд. Многие духовные лидеры учили, что отшельничество не является путем к спасению, что наибольшего уединения можно достичь в людской толпе и что наилучший способ напомнить себе о нереальности мира это оказаться активно вовлеченным в жизнь, а не убегать от нее. Но критики Кришнамурти — вскоре они включили в число объектов своих нападок и семью Раджагопала — еще хуже отнеслись к его последующей карьере. Предположив, что Кришнамурти всегда был, по существу, выскочкой, приспособленцем и тунеядцем, они заподозрили, что он просто культивировал видимость уединения и отстранения в целях поддержания своего имиджа, и что за эту видимость его близкие платили эмоционально, а последователи духовно.

Что точно известно, так это то, что Кришнамурти начал выходить из тесного кружка Охайя, когда с окончанием войны окончилось и его затворничество в Калифорнии. Но эти события привнесли мало перемен в его жизнь. С 1945 г. до самой смерти в возрасте девяносто одного года в 1986 г. он путешествовал по всему миру как духовный учитель. Публичные лекции и частные интервью продолжались точно так же, как и в 1920-х годах, перемежаясь бесконечной чередой роскошных дней отдыха. Он продолжал сновать между Индией, Европой и Америкой, часто останавливаясь у богатых друзей. Были времена, когда список его знакомых напоминал скорее телефонный справочник, чем записи гуру. Он также по-прежнему полагался на помощь влиятельных и богатых женщин.

Возобновились выступления перед огромными аудиториями по всему миру. К 1982 г. Кришнамурти мог обратиться к аудитории в три тысячи человеку одновременно, собравшимся в Карнеги-Холл, в Нью-Йорке. Регулярные собрания проходили в Европе, по образцу лагеря Ордена Звезды. Хотя он теперь не мог посетить Оммен, после того как во время Второй мировой войны его использовали в качестве концлагеря, в 1961 г. был основан трест для финансирования съездов в Саанене, Швейцария. Он также проводил больше времени с известными политиками и финансистами, регулярно совещаясь с Джавахарлалом Неру и его дочерью, Индирой Ганди, которая в 1966 г. унаследовала от своего отца пост премьер-министра Индии. Предприятия Кришнамурти получали щедрую поддержку со стороны магнатов: Джеральд Блитц, основатель Средиземноморского Клуба, был некоторое время его советником. В послевоенный период находящиеся в обращении суммы денег увеличились невероятно — идеалисты, получавшие прибыль от послевоенного подъема промышленности, стремились делать пожертвования в разнообразные фонды. Без доступа к отчетам трудно говорить о точном размере, но пожертвования в KWINC достигали миллионов — возможно, даже десятков миллионов — долларов. Трудно сказать, почему так произошло. Многие духовные лидеры получали щедрую помощь — хотя и не в таком размере и не так регулярно, ибо поток денег практически не иссякал, начиная с первого появления Кришнамурти на общественной сцене перед Первой мировой войной и до его смерти в 1986 г. Возможно, постоянное знакомство с богатыми людьми породило особую благоприятную ауру, которая, подобно магниту, притягивала еще более щедрые пожертвования: он был немного не от мира сего, но в то же время достаточно искушенным и утонченным.

Кроме того, он никогда не задавал неудобных вопросов об источнике денег или обращении с ними, проявляя полное безразличие в этом отношении. Но он продолжал открывать дорогостоящие строительные проекты, школы и лагеря Кришнамурти, и хотя фактически у него был небольшой личный доход, он вел образ жизни богатого человека. Его критики — в том числе и бывшие близкие друзья, такие как Эмилия Летьенс, — высказывали беспокойство по поводу того, что он может привыкнуть к роскошной жизни и — что хуже — что она отдаляет его от всех остальных людей, кроме самых богатых и знаменитых.

Сам Кришнамурти говорил, что подобная роскошь случайна, что он может обойтись и без нее, что большую часть жизни он жил как все, и что только те, кто не может отличить внешние проявления от внутренней реальности, могут прийти к выводу, будто он наслаждается богатством как таковым. Жить среди богатых, доказывал он, еще не значит быть богатым. В вопросе собственности главное не ее наличие или отсутствие. Потребляя мало пищи, уделяя всего лишь несколько часов сну, много медитируя и преподавая на протяжении всего дня, он вел жизнь придворного аскета, не обращающего внимания на окружение, — во всяком случае, он так заявлял. Закат или восход солнца был для него более важен, чем прекрасная гостиная. Циник может заметить, что и закат солнца — это такая изощренная роскошь. Но Кришнамурти настаивал, подобно Гурджиеву, что нужно жить как придется, продолжая держаться в стороне: умерщвление плоти может стать такой же вредной привычкой, как и ее ублажение.

Трудно поверить, что роскошь никак не повлияла на Кришнамурти. Конечно, он испытывал какое-то удовольствие от того, чем был, принимая как должное внимание последователей, предоставляющих ему дома, автомобили и возможность роскошного отдыха. В то же время он питал пристрастие к определенным привычкам. Когда попечители в Саанене купили ему огромный "мерседес", он мыл и чистил его всякий раз, как возвращался из поездки, какой бы короткой она ни была. Верный воспитанию Бейли-Уивера, он одевался у Хантсмана на Сэвиль-роу, где можно было бесконечно примерять костюмы, и его стриг парикмахер с Бонд-стрит. Но он также любил заниматься домашними делами, как и в Арья-Вихара. В Малибу, где он жил со своей подругой Мэри Зимбалист[395], а после в новом доме, который она купила для него в Охайе, его можно было застать за чисткой чайника, мытьем посуды или поливкой сада.