Золотая шпора, или путь Мариуса - Евгений Ясенов

По вековым обычаям, каждый степняк был обязан свято почитать старшего в роде. Это была основа всего. Ослушникам всегда приходилось несладко. Сородичи, осудив их, изгоняли из поселения. И все же всегда находились смутьяны, которые не желали во всем слепо следовать за старейшинами. Они считали свою волю свободной, что полагалось ужасным святотатством. Преданные осуждению, изгои скитались, добывая пропитание случайной охотой либо воровством, а частью — и разбоем, за что бывшие сородичи еще сильнее их ненавидели. Чтобы защитить себя от преследований, изгои становились бунтарями, собирались в отряды, основывали свои поселения на окраинах племенных владений. Обороняясь, они учились военному делу, постепенно становясь в нем совершенннейшими мастерами. И вот как раз тогда, когда рухнула Лигийская империя, число бунтарей в окраинных поселениях стало так велико, что они смогли составить отдельное войско, притом весьма боеспособное.

Степняки-бунтари, проклятые своим племенем, это же племя и спасли. Живя на границе, они приняли на себя удар гинардов, которые покусились на земли степняков. Ряд кровопролитных стычек дал общую победу степнякам-бунтарям. В одночасье они из отверженных превратились в спасителей народа. Их влияние возросло настолько, что они легко склонили соплеменников к завоевательной войне.

Свободная воля бунтарей, наконец, нашла выход. И они составили огромную армию по образу и подобию своих непобедимых отрядов, призвав в нее всех здоровых взрослых мужчин племени.

В битве на Мольсе за степняков сражалась лучшая часть армии степняков. Эту лучшую часть составляли бунтари — самые отчаянные и умелые воины. Большинство их полегло в сражении, что бесповоротно подорвало их влияние в племени. Лишившись источника внутренней энергии, степняки быстро и охотно вернулись к спокойной и незатейливой жизни, потому что всегда только об этом и мечтали.

Благодаря несчастливым войнам степняки, однако, переселились из засушливых степей на плодородные земли междуречья Глинта и Сили. Вначале талины, а затем — общинники вытеснили их из Озерного Края и вынудили осесть южнее. Прошло уже девятьсот лет после поражения при Мольсе, и все это время степняки живут в мире, умея при этом отстоять свою свободу.

Самые ценные плоды труда степняков свозятся в Кабу — главное святилище Джанга. Есть сведения, громадные подземные кладовые Митры, верховного бога степняков, забиты несметными сокровищами. Все ценности, которые попадают в страну, тотчас же переправляются в Кабу. Главным талисманом степняков является громадный небесно-голубой сапфир, величиной и по форме напоминающий конскую голову. Степняки считают его воплощением Митры. Они верят, что исчезновение или уничтожение сапфира принесет всей стране ужасающие бедствия…"

По главной улице Кабы чинно двигалась повозка с тремя мерзкими святотатцами. Высокий темнолицый, в серой полотняной рубашке с оторванным рукавом, с разбитой губой и заплывшим глазом, злобно озирался вокруг. Рыжеволосый, в окровавленной одежде, сидел, печально опустив голову. Бородатый и косматый, со ссадиной на лице и ужасным кровоточащим шрамом на правой руке, смотрел вокруг пристально, оценивающе.

За повозкой следовала толпа, если можно так сказать, оживленно молчащая. Она состояла из людей, облаченных в однотипные, но разноцветные халаты. Те, кто постарше, были в черном. Средний возраст щеголял в коричневом. Молодые носили желтое. Каждый возраст имел еще и внутренне разделение, что отражали пояса трех цветов: красные, золотистые и белые. Уго понял, что все эти люди — служители культа, хотя одетые не так, как их коллеги на гражданской службе, в городах и селах Джанга. Духовенство в Кабе, видимо, особого сорта. Цвет халатов и поясов не может обозначать ничего, кроме иерархической градации.

Сопровождаемая толпой благочинных, повозка с живой добычей бога Митры достигла самого главного здания. Было в очертаниях центрального храма что-то беспрекословно внушительное. Упираясь мощными колоннами в фундамент, сияя своим рифленым куполом, здание напоминало паука-гиганта, питающегося отборной человечиной. Говорят, такие живут в Пустыне Гномов.

Перед главным храмом имелся этакий регистан с высоким помостом, откуда пялился на окружающий мир деревянный идол со зверской физиономией и мускулатурой орангутанга.

Повозка остановилась. Шустрая молодежь в желтых халатах стала

выкрикивать несколько развязно:

— Курш Бахар! Курш Бахар!

Из храма показался человек. Очевидно, молодежь скандировала его имя. Или должность. Так или иначе, он тут был главным, о чем свидетельствовало все: и его внешний вид, и манера держаться. На его халат, пронзительно-синий, больно было смотреть — не выдерживали глаза. Пояс его оказался золотистым. Курш Бахар вполне мог посостязаться в росте с Расмусом. Композиционным центром его лица служил огромный мясистый нос, который удачно дополняли пухлые, но совсем не безвольные губы. Вес Бахар имел явно немалый и вообще был здоров, как буйвол: плечи борца, бычья шея… Бороду Бахар не носил, компенсируя ее отсутствие усами непомерной длины.

Зыркнув на прибывших мутным взглядом выпуклых глаз неопределенного цвета, он что-то коротко и вопросительно буркнул в направлении толпы. Выступил один из чернохалатников с длинной седой бородой и принялся лопотать на древнем языке хулу, который напоминал чирикание веселой пичуги. Этот птичий лепет забавно дисгармонировал с суровым выражением лица выступающего. Вещи он излагал, скорее всего, не особо приятные для пленников — взор Курш Бахара словно наливался сталью. Он смерил своим тяжелым взором Расмуса, явно подозревая в нем преступника номер один. Расмусу словно острый клинок уперся в сердце. Но необходимо было ответить дерзким взглядом. Жить-то, конечно, хотелось, но пощады просить у этих сволочей все равно бесполезно. Заметив вызов в глазах преступника, Курш Бахар разродился сардонической улыбкой. Мускулы его лица выглядели полностью атрофированными. Двигались только губы.

Прекрасно поставленным голосом, тщательно артикулируя, на чистейшем всеобщем языке лидер местного духовенства провозгласил на всю площадь:

— Чтобы нечестивые собаки могли понять, что их ждет, будем говорить на всеобщем!

Почтительное молчание послужило ему ответом.

— Высокородный Джига, тебе слово.

Очередной старец — в черном халате и золотистом поясе, но с короткой бородой — вышел на середину площади и начал вещать. Он перечислил преступления злодеев. Слушая его, друзья с изумлением и тревогой узнали, что совершили ужасное святотатство, подобного которому свет не видел последние триста лет. Куча менее значительных побочных преступлений уже не имела значения. У каждого, кто выслушал бы сей обвинительный реестр, не осталось бы никакого сомнения насчет приговора. Тряся бородой, высокородный Джига патетически воскликнул:

— Смерти заслуживают нечестивцы!

Курш Бахар пристально посмотрел на старика, который с готовностью съежился и слился с толпой. Верховный жрец загремел:

— Поскольку совершено великое святотатство, не нам определять наказание. Решение должен вынести Митра.

Процедуру, видимо, тренировали. Из-за спины Бахара выскочил мальчик, извлек откуда-то из-за спины коврик, который, путаясь в полах халата, расстелил перед шефом. Бахар опустился на колени, сложил руки на груди и стал пристально изучать линию горизонта, что-то бормоча.

— Плохи наши дела, — шепнул Уго. — Вряд ли Митра скосит нам срок.

Он как в воду глядел. Не прошло и минуты, как Бахар встал (мальчик тут же выдернул у него из-под ног коврик) и воскликнул:

— Бог наш Митра мудр!

Толпа согласно внимала.

— Решения его справедливы. Он не может ошибаться.

Это было ясно с самого начала.

— Он говорит: наказание за святотатство одно — смерть. Но должны ли умереть все трое или достаточно одной жертвы?

По толпе прошел ропот, смысл которого друзья легко поняли: безусловно, умереть должны все трое. Бахар унял волнение властным жестом и продолжил излагать третейский приговор:

— Бог Митра решил так: завтра на рассвете будет умервщлен один из преступников. Если жертвы окажется недостаточно, послезавтра мы отдадим на заклание второго. Если потребуется, на следующий день будет казнен и третий.

Бурная радость охватила толпу при этих словах. Безусловно, такой вариант представлялся гораздо более зрелищным, чем шоу с одновременной казнью всех троих. Жертвы, понятно, встретили решение Митры с противоположным чувством. Леденящий ужас различной силы тронул их сердца. Они, в общем, и ждали такого исхода. Но нет, наверное обвиняемого, который бы не встречал приговора с надеждой на чудо.