Вторая любовь - Джудит Гулд

— Ну? — в ее голосе слышался смех. — Вы, ребята, так и собираетесь здесь стоять? Или вам хочется отсюда убраться?

Еще позже.

Маленький самолетик, принадлежащий «Уинслоу комьюникейшн» торопливо пробежал по взлетной полосе аэропорта Санта-Мария-Хуатуско, отражая ослепительные солнечные лучи. Дороти-Энн и Хант махали ему вслед и смотрели, как «Фалькон-50» постепенно набирает высоту, устремляясь к Сьерра-Мадре-дель-Сур. Потом они снова сели в «себринг».

Дороти-Энн завела машину и выехала с летного поля.

— Очень милые люди, — заметила она.

— Да, это так. Настоящие и неиспорченные.

— Очень мило с вашей стороны отдать свой самолет в их распоряжение.

Хант пожал плечами, отмахиваясь от похвалы.

— Они здесь прошли через ад. Я подумал, что чем скорее они снова окажутся на земле Америки, тем лучше. Зачем им дожидаться коммерческого рейса?

Дороти-Энн кивнула и вывела машину на дорогу, которая приведет их снова на побережье. Ей понравился его ответ, как и то, что он берет на себя ответственность, действует по зову долга, а потом просто отмахивается от этого — «все это гроша ломаного не стоит», — словно все это пустяки. Во многом таким был и Фредди, но в Ханте было нечто большее. Он инстинктивно чувствовал, что требовалось сделать и как все сделать так, как полагается.

— Кроме того, я не единственный добрый самаритянин в этих местах. Вы возили нас повсюду.

— Да пустяки! Это меньшее из того, что я могла сделать.

— Может быть, но суть в том, что вы не обязаны были этого делать.

— Никто ничего не обязан делать, — проворчала Дороти-Энн, прибавляя скорость, чтобы обогнать автобус с дизельным двигателем.

Она вела машину как мужчина — аккуратно, уверенно и без колебаний. Когда они обогнали автобус, ее голос вдруг прозвучал хрипло.

— В любом случае, это пошло мне на пользу. — Дороти-Энн тряхнула спутанными волосами и покосилась на Ханта из-под темных очков. — Иногда участие в проблемах других людей отодвигает подальше твои собственные.

— Да, — кивнул Хант, — я знаю.

Дороти-Энн решила сменить тему разговора.

— Если хотите, поднимем верх и включим кондиционер.

— Нет. — Уинслоу покачал головой и сверкнул мальчишеской улыбкой. — Мне нравится, когда ветер ерошит мне волосы. Я снова возвращаюсь в свою буйную молодость.

— Хорошо. — Улыбка осветила ее лицо, и Дороти-Энн решила еще раз испытать его. — Радио включить? — предложила она.

— И заглушить свист ветра? Ни за что!

«Он побеждает с поднятыми знаменами», — счастливо подумала Дороти-Энн, и какое-то время они ехали молча в одинаковой позе — локоть на дверце. Но это было молчание единомышленников. Им обоим было хорошо, они получали удовольствие от общества друг друга, от того, что сидели рядом и наслаждались поездкой.

Наслаждались тем, что они Вместе.

Дороти-Энн представлялось, что они вдруг оказались внутри огромного, сверкающего, прозрачного, стеклянного шара. Где нет ни болезненного прошлого, ни будущего с его требованиями, а есть только великолепное здесь и сейчас.

И было кое-что еще, поняла Дороти-Энн. Она чувствовала себя живой рядом с Хантом, такой по-настоящему, вне всякого сомнения живой, как будто очнулась от столетнего сна. Она могла бы поклясться, что небо стало голубее и совершеннее. Такого она никогда раньше не видела. Деревья казались зеленее и пышнее, глинистая земля плодороднее и краснее. Все вокруг нее словно приобрело большую ясность, насыщенность и ценность.

«Это из-за Ханта, — поняла Дороти-Энн. — Он как-то на меня действует. О, да, он очень на меня действует!»

Она продолжала украдкой искоса поглядывать на своего спутника, и когда Уинслоу ее на этом поймал, они оба расхохотались довольным смехом.

Слова оказались ненужными и речи излишними.

Да поможет мне Бог. Господи, перед ним же невозможно устоять! Я начинаю в него влюбляться. И ничего не могу с этим поделать.

Прежде чем они добрались до 200-го шоссе, где поворот налево привел бы их обратно в Хуатуско, Дороти-Энн вдруг осенило. Она сбросила скорость и посмотрела на Ханта.

— Есть одно место, которое мне бы хотелось вам показать. Не возражаете, если мы сделаем небольшой крюк?

Хант улыбнулся.

— Я за, если вы не против.

Тогда Дороти-Энн свернула с шоссе вправо и нажала на газ.

— Это просто недолгая поездка по верхней части побережья.

Дорога пролегала по тропической скотоводческой земле. Они видели лошадей, пасущихся под кокосовыми пальмами и банановыми деревьями, женщин-индианок, стирающих белье в мелководных, окрашенных глиной речушках у дороги, как это делали их матери и матери их матерей, хотя уже подходил к концу двадцатый век.

Они проехали около двадцати миль и попали в городок Почутла. Дороти-Энн снизила скорость и свернула с шоссе влево.

— Держитесь, — предупредила она. — Здесь полно ухабов. Эта дорога — настоящее мучение.

Не успели эти слова слететь с ее губ, как «себринг» нырнул вниз и начал подпрыгивая спускаться по крутому склону.

Хант уперся ногой и ухватился за приборную доску. С обеих сторон темно-зеленые листья то прыгали, то дергались, то схлестывались, превращаясь в неясные пятна, а прерывистые лучи солнца изредка пробивались сквозь лиственное одеяло у них над головами.

Дороти-Энн уверенно справлялась с машиной, убавляла газ, а не давила на тормоз. Но и без того это было зубодробительное приключение. Как будто гигантский слалом по поросшему джунглями спуску.

— Madre de Dios![29] — воскликнул Хант, повышая голос, чтобы быть услышанным.

Дороти-Энн рассмеялась.

— Я и не знала, что вы говорите по-испански, — прокричала она в ответ.

Уинслоу усмехнулся, продолжая крепко держаться.

— Я не говорю. Это просто одна из фраз, которую я перенял у домашних слуг. От остальных у вас завянут уши!

И вот, наконец, они добрались до места.

— Voila[30], — объявила Дороти-Энн. — Добро пожаловать в Пуэрто-Анхель.

Хант очарованно огляделся.

Пуэрто-Анхель был настоящим — подлинная, честная до боли рыбацкая деревушка, свернувшаяся клубочком вокруг маленькой, мерцающей бухты. Живописный берег усеян палапас, где подавали только что приготовленную рыбу и экзотические фрукты. Суда для ловли омаров мягко покачивались в укрытии небольшого залива, а у пирса пришвартовался мексиканский военный корабль серого цвета. На самой макушке крутой горы стоял старый красно-белый дом, возвышающийся над всей бухтой словно бдительная вдова.

— Что там наверху? — поинтересовался Хант, указывая на строение.

— Отель «Анхель дель Мар». Он уже довольно потрепанный, но вид просто неземной.

Дороти-Энн припарковала машину у камня и выключила зажигание.

— Здесь мы выйдем, — сказала она. — Если вам это что-то говорит, то даже таксисты из Хуатуско и Эскондидо отказываются спускаться ниже.

Хант посмотрел вверх и вниз на изрытую, немощеную дорогу и засмеялся.

— Не могу представить, почему это!

— Это еще ерунда. Вы бы посмотрели на булыжную улицу, что ведет вверх к «Анхель дель Мар».

— Вы хотите сказать, что она хуже, чем эта?

— Поверьте мне. Тот подъем заставляет по-новому понимать фразу «твоя жизнь в твоих руках».

Следующие два часа они провели, гуляя по окрестностям. У воды было многолюдно. Молодые туристы из десятка стран и вымотанные погодой ловцы омаров расслаблялись после тяжелого утра, а матросы с военного корабля выискивали хорошеньких девушек.

— Не спрашивайте меня, почему, но мексиканские военные моряки считают это место одной из своих баз, — так Дороти-Энн объяснила их присутствие.

— Но это же рыбацкий поселок!

— Попробуйте им об этом сказать.

Они побывали в магазинчиках, где Дороти-Энн купила подарки детям, а Хант настоял на том, чтобы преподнести ей огромную, смешную соломенную шляпу.

— Хант! — со смехом запротестовала молодая женщина. — Я не из тех, кто носит шляпы!

Он нахлобучил ее на голову своему симпатичному гиду, прежде чем та успела увернуться.

— Нет, это неправда. А теперь, стойте спокойно. — Уинслоу так завернул поля, чтобы подчеркнуть залихватский вид. — Вот.

Дороти-Энн округлила глаза.

— Господи, я, должно быть, похожа на деревенщину!

— Очаровательную деревенщину.

И чтобы понравится ему, она решилась и не стала снимать шляпу. После того, как слегка сдвинула ее набок для пущей бравады.

Естественно, в следующей лавочке, куда они заглянули, она купила ему еще более вызывающий головной убор. Гигантское сомбреро.