Вторая любовь - Джудит Гулд

У Дороти-Энн возникло странное ощущение — как будто все вокруг сжалось, остальной мир потерял значение. Словно они остались вдвоем на всей планете.

Она и Хант.

Хант Уинслоу.

Ее сердце бешено билось, сотрясая мощными ударами грудную клетку, словно разбушевавшееся землетрясение. Ей показалось, что она сейчас сломается под этими не утихающими ударами.

А как же Хант? Что чувствует он?

Неужели этот человек может не заметить, что ей вдруг стало не хватать воздуха, что она горит как в лихорадке, а предательский румянец, окрасивший ее лицо, так же ярок, как жидкость в термометре?

Как он может этого не заметить? Его близость вытворяет с ней такие штуки, черт побери! Он заставляет ее почувствовать то, к чему она совершенно не готова.

Дороти-Энн виновато вспомнила бальный зал в «Сан-Франциско Палас». Вернулась мыслями к тому времени, которое про себя называла Прежде.

И даже сейчас, спустя столько времени и после всего того, что случилось, она не забыла шутливые слова губернатора Рэндла. Дословно.

«Поосторожнее с Хантом, миссис Кентвелл… В нашем штате это главный сердцеед».

О, да, Дороти-Энн отлично помнила это. Не ушло из ее памяти и то, что оркестр играл «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско». И под эту музыку они с Хантом танцевали щека к щеке, а тело Фредди, хотя она этого и не знала, лежало среди обломков самолета на заметенном бураном склоне горы в Колорадо.

От этой картины у нее по спине пробежал холодок.

«Я же не знала! Если бы я знала, я бы ни за что не стала флиртовать с Хантом. — Ей так хотелось избавиться от чувства вины. — Господи, неужели это навсегда останется со мной? И я этого заслуживаю?» У нее не было ответа на этот вопрос.

— Дороти-Энн, — негромко приветствовал ее Хант.

— Хант, — прошептала она в ответ, ощущая себя в проигрыше от того, что сидит.

— Вы не возражаете, если я к вам присоединюсь? — спросил Уинслоу, слегка поклонившись.

Дороти-Энн вздохнула про себя. Если бы только она могла отказать.

— Прошу вас, — вежливо пригласила она, жестом указав на стул, с которого только что поднялась Венеция, от души желая, чтобы у нее были плохие манеры и кроме всего прочего волшебная сила, способная унести сенатора прочь.

К несчастью, у нее не было ни того, ни другого.

Она уставилась на свой чай со льдом. Когда Дороти-Энн снова подняла голову, Уинслоу уже сидел напротив нее, а в его теплой улыбке проглядывала тень боли. Ему тоже немного не по себе, разве нет? Она вспомнила о жене Ханта и о сцене, которую та устроила.

«Хорошая же мы парочка! — подумала она. — Он связан с алкоголичкой, а я с призраком». Понимает ли он, насколько неотразима эта трагическая нотка, как она обезоруживает? Из-за этого ей так захотелось протянуть руку и…

Нет. Она не должна так думать. Она ни за что не должна так думать.

— Я как раз собиралась заказать ленч, — произнесла Дороти-Энн вслух, стараясь за хорошими манерами скрыть неприятное чувство дискомфорта. — Вы что предпочитаете? Рыбу, кролика в глине или что-нибудь по-настоящему горячее и со специями?

39

Позднее.

После закуски — им подали креветки, жаренные на рашпере, — когда не в меру суетившийся официант принес основное блюдо, Дороти-Энн сказала Ханту:

— У каждого человека есть свое «я», и, Господь свидетель, я не исключение.

Она возила вилкой по тарелке приправленное специями huachinango a la Veracruzana. Другие аппетиты, не имеющие никакого отношения к еде, отправили процесс поглощения пищи на задворки ее приоритетов.

— И тем не менее, — продолжала молодая женщина, — я не склонна льстить себе, предполагая, что вы здесь из-за меня. Я не настолько эгоцентрична. Итак, с этим все ясно, Хант Уинслоу. Так почему же вы здесь?

Хант попробовал свое quesillo, исключительно оаксаканское блюдо, состоящее из свирепого местного чили, приправленного тягучим сыром.

— Очень хо… — начал было он, но тут чили сделало свое дело.

Глаза сенатора вылезли из орбит.

Мужчина с грохотом уронил вилку.

И немедленно запил чили большим глотком пива.

— Жжет, жжет, жжет! — выдохнул он, отчаянно обмахивая рот одной рукой.

У него огнем горело горло, перед глазами все расплывалось.

— Боже ты мой! Что это было? Напалм? Я подумал, что у меня запросто вышибет мозги!

— И, возможно, у вас на груди вырастут еще волосы, — добавила Дороти-Энн, ничуть не раскаиваясь. — Но не стоит волноваться. Спросите любую женщину. У каждого мужчины волос на груди явно недостаточно. И кроме того, вы сами просили.

— Я просил горячего, — хрипло возразил Уинслоу, еще раз поспешно отпивая пиво. — Я не заказывал горючую смесь. — И добавил с обиженным видом: — Вы все-таки могли бы предупредить меня.

— А что, по-вашему, я имела в виду, когда говорила «по-настоящему горячее и острое»? — поинтересовалась Дороти-Энн, наблюдая, как ее сотрапезник опустошает высокий стакан воды со льдом.

У Ханта в глазах все еще стояли слезы, и он выглядел настолько комичным и по-детски несчастным, что Дороти-Энн не смогла удержаться от смеха, родившегося где-то очень глубоко и такого непосредственного, что он немедленно превратил серьезную, пережившую трагедию деловую женщину в солнечную, любящую повеселиться девчушку-хохотушку.

— Что такого смешного? — прорычал Уинслоу, раскусывая кубик льда. Это единственное, что ему оставалось делать, чтобы скрыть охватившую его радость, когда он услышал веселый смех миссис Кентвелл.

— Да только вы. Ничто не сравнится с этим зрелищем — плачущий взрослый мужчина. Мужчины иногда ведут себя, как младенцы. Ну ладно, — торжественно произнесла Дороти-Энн, пожалев Ханта и поменявшись с ним тарелками. — Возьмите. Попробуйте это блюдо. Я на самом деле не слишком голодна.

Уинслоу подозрительно посмотрел на ее тарелку, чуть морща нос, понюхал и посмотрел на молодую женщину.

— Что это?

— Морской окунь. И не смотрите на меня так. Блюдо со специями, но его готовили, учитывая вкусы тех, кто живет к северу от границы.

Она помолчала, рассматривая его из-под полуопущенных ресниц.

— Итак? — поинтересовалась Дороти-Энн.

Хант потихоньку ковырял вилкой рыбу.

— Что «итак»?

— Вы так и не ответили на мой вопрос.

— Простите, я не понял, что вы его задали.

Смешливое настроение пропало, Дороти-Энн снова стала серьезной.

— Что занесло вас в эти края? — негромко повторила она свой вопрос, несколько его переиначив.

— А что? — Хант посмотрел на нее. — Мое появление кажется вам таким необычным?

— Если честно, то да, — Дороти-Энн кивнула головой. — Кажется. Ведь это не Мэдисон-авеню и не отель «Георг V».

— Да, — согласился Уинслоу, — верно.

— Хуатуско, — продолжала его собеседница, — находится вдалеке от обычных маршрутов. Это совершенно точно не то место, где можно случайно наткнуться на друзей или знакомых. По меньшей мере, этого не будет в течение нескольких ближайших лет.

— На самом деле, — Хант очень осторожно отщипывал маленькие кусочки красного лютиануса, — я здесь по делу.

— Ах так. Не говорите, позвольте я сама догадаюсь. Обхаживаете будущих избирателей… нелегальных иммигрантов?

Но ее сухой юмор не задел Ханта. Он был слишком занят. Наслаждался морским окунем. Уинслоу упивался вкусом, как песней. Окунь оказался как раз таким, какой и положено быть свежевыловленной рыбе, и даже более того. С хрустящей верхней корочкой, сочный и слоистый внутри, с гарниром из отварных овощей, составленным Пикассо в поварском колпаке.

— Вот это больше похоже на то, что нужно! — с энтузиазмом воскликнул сенатор.

И Дороти-Энн, забывшая, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, опустила подбородок на руки и стала смотреть, как он ест.

«Это так легко, — размышляла она. — Так чертовски легко! Две минуты с ним, и мне уже кажется, что я знаю его всю жизнь. Неужели мы созданы друг для друга?»

Молодая женщина сообразила, что пора придержать свои эмоции. Рядом с Хантом Уинслоу она вознамерилась улететь в стратосферу.

«Я не должна позволить себе увлечься, — твердо приказала она себе. — Я должна прекратить фантазировать. Мне следует провести черту и не переступать ее».

Это была клятва, цель, самое-самое лучшее из ее добрых намерений. Но, даже если Дороти-Энн решила отступить назад, она вдруг поняла, что беспомощно барахтается в приливных волнах его очарования.

Почему все, что касалось его, даже самое простое и наиболее обыкновенное действие, например, еда, ощущалось как сексуальная близость?