Воспоминания. От крепостного права до большевиков - Николай Егорович Врангель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Ковалевский рассказал мне историю карьеры Абазы, которая тогда показалась мне совершенно неправдоподобной. Теперь, после Филиппа[39], Безобразова[40] и Распутина, его карьера никого удивить не может. Абаза, еще недавно никому не известное лицо, неожиданно, исключительно в силу своих достоинств, становится членом Государственного совета. Ему в руки отдается судьба Черноморского побережья, и ему даются неограниченные полномочия. Министры учитывают его соображения, во влиятельных кругах он пользуется непререкаемым уважением. Приходится признать, что человек он чрезвычайно умелый.
– Очень редкий человек, – говорит Ковалевский. – И интересов дворянства не забывает. Земля там будет стоить миллионы, когда этот край расцветет под его опекой. Ну и, разумеется, все ждут этого чудесного возрождения, даже я, грешный, мечтаю об этом. У меня там довольно большой участок. Вы спрашиваете у меня, что делать? Да что хотите! Это не край, а рай. Там вечно сияет солнце, зимой цветут розы…
– Но боюсь, что вы, чего доброго, устав Общества для эксплуатации солнца и роз не утвердите?
– Э, полно, батенька! Не такие еще уставы Сущев проводил. Ну хорошо, давайте подумаем. Да, а как вы относитесь к нефти? Абаза говорит, что там потрясающие залежи нефти.
– Там пробовали бурить – нефти очень мало.
– Абаза говорил о богатых месторождениях угля…
– Его немного.
– Абаза говорил о цементе…
– Цемента… сколько вашей душе угодно, но в Новороссийске построили такое количество цементных заводов, что производство превышает спрос.
– Послушайте, – говорит Ковалевский, помолчав немного, – давайте побеседуем обо всем этом с Абазой.
– Он здесь?
– Нет, он в Сочи, но я на днях должен ехать в Батум, а на обратном пути обещал Абазе заехать в Сочи. Хотите, встретимся там. На месте виднее будет… идет? я сегодня же предупрежу Абазу о вашем приезде.
На этом мы и порешили.
Как только прошел слух, что я собираюсь в Сочи, меня забросали просьбами. Просили найти покупателя на участок и просили присмотреть участок для виллы рядом с Романовском; просили поговорить с Абазой, чтобы он выделил участок для сельскохозяйственных работ; граф Бахметьев[41], управляющий Ведомством Императрицы Марии, тоже объявил, что собирается в Сочи.
– Среди наших воспитанниц очень много слабогрудых, для которых мы давно уже хотели основать женский институт где-нибудь на Юге. Теперь выбран Романовск. Климат там чудесный. Я опасался шума и суеты, которые бывают в курортном городе, но Абаза обещает выделить участок не в самом центре.
– Когда начнется строительство?
– Осенью. Государь утвердил план, и смета уже выделена. Зачем же мы будет тянуть с этим?
В начале сентября Ковалевский мне дал знать, что едет в Батум через Одессу, а я через Ростов направился в Сочи.
Я не был в Сочи 20 лет и по рассказам в Петербурге думал, что не узнаю города, но он оказался тем же. Только вместо грязных, но интересных маленьких восточных духанов стояла столь же маленькая и грязная русская гостиница. В конце бульвара вместо платанов разбили небольшую клумбу и окружили ее деревянными скамейками, на которых были вырезаны многочисленные непристойности. Все комнаты гостиницы были заняты инженерами, приехавшими с Абазой. С одним из них я был знаком, он представил меня остальным. Это была довольно любопытная группа людей. Об Абазе они говорили вначале с уважением, чуть не с почтением, но через несколько дней, когда мы сошлись ближе, я заметил в их разговорах о нем другие интонации. Нетрудно было заметить, что они относились к нему не вполне серьезно. Абаза жил на своей вилле в двух верстах от Сочи. Я послал ему письмо Ковалевского, и через несколько дней мы встретились.
Речь у Абазы была властная, наружность благородная, слишком благородная для благородного. Он напоминал благородных отцов провинциального театра. Благородство его было подчеркнуто до утрировки. О богатстве края он рассказывал чудеса… довольно сомнительные. Но несомненно, что он был очень ловкий человек, тонко понимающий высшую политику. Казенные участки, предназначенные для заселения в лучших местах побережья, он роздал петербургской знати, предоставляя поселенцам-труженикам селиться в горах, где культура была едва ли возможна.
Меня он встретил радушно. Я мог быть полезен. Он, разумеется, начал говорить о Романовске и показал мне проекты собора, гостиного двора, гимназии, казино и многих других зданий. Проекты были превосходные. Но ни о числе жителей, ни о постройках этого города я ни от него, ни от его инженеров сведений добыть не мог – статистикой, по их словам, еще заняться не успели.
Через несколько дней я узнал, что Абаза с приезжим из Тифлиса управляющим Контрольной палатой и инженерами собирается на осмотр строящегося шоссе в город Романовск. Я просил позволения присоединиться к ним. Просьба моя, насколько я мог заметить, Абазе была неприятна.
– Очень рад, – сказал Абаза. – Но предупреждаю, едва ли вы, непривычный к горам, доедете. Нужно ехать верхом через ужасный Черный лес, описанный Толстым в его «Кавказском пленнике»[42]. Пока в Романовск от побережья другой дороги нет. Лихорадку недолго там схватить, а потом от нее и не отделаетесь. Наша лихорадка хуже малярии.
Но я настоял.
– Я вас предупредил, а там дело ваше, – сказал Абаза. – Впрочем, если вам будет невмоготу, можно будет с полпути вернуться: на всякий случай я захвачу проводника, который, если нужно, вас проведет обратно в Сочи.
На следующий день мы двинулись в путь. Проехав по берегу верст десять, мы достигли ущелья, в котором нас ожидали верховые лошади, вьюки с провизией, туземцы-проводники, целый караван. На мой вопрос, к чему таскать в благоустроенный город провиант, собеседник мой, инженер, только улыбнулся. Видно, местная привычка, – на некоторые вопросы ответов не давать.
Мы ехали верхом по узкой тропинке через какой-то угрюмый, серый, странный лес. В эту могилу никогда, как утверждают туземцы, не проникает луч солнца. Тут нет просвета, тут вечные сумерки. Кроме высоких голых стволов, под непроницаемым навесом листвы – ни кустика, ни травки. Тут не только птицы, но и гады, и букашки жить не могут, а вымирают от лихорадки. Молча, обливаясь потом, плелись мы шагом по проклятому лесу. Кони водили боками, как после бешеной скачки. Я попробовал слезть и пройтись пешком. Через несколько шагов я задыхался, – дальше идти не был в состоянии.
– Вернитесь, – сказал Абаза. – Дальше еще будет хуже.
Я опять влез на коня и в томительной дремоте двинулся дальше.
Наконец вдали как будто стало светать. Повеяло струей свежего воздуха. Лес редел, показались клочки синего неба.
