KGBT+ (КГБТ+) - Виктор Олегович Пелевин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это было что-то удивительное, просто невероятное – ощутить чужое юное тело как свое и попасть под власть женских гормонов, этот спокойный и блаженный кокошник вечности.
Женщина ведь чувствует себя совершенно иначе, чем мужчина.
Вы когда-нибудь думали о том, что женщина – бессмертное существо? В самом прямом смысле. Когда она рожает, ее тело делится и часть его уезжает в вечность. Помирает только женская личность, в реальности которой и так есть большие сомнения.
Поймите меня правильно – мужчина в личностном смысле ничуть не реальней. Просто к бессмертию он причастен одной-единственной клеткой.
Не то чтобы мне захотелось родить через Герду в мастер-режиме, но сама мысль о женском бессмертии не покидала меня долго и стала темой одной из моих баночных вбоек.
Сейчас я провожу со своей девочкой почти все время.
В баночном мире мы живем иногда втроем, иногда впятером. Я имею в виду, что Герд со мной сразу несколько, и действуют они асинхронно – мощность импланта позволяет. Конечно, такого досуга и массажа не было даже у турецкого султана со всеми его одалисками.
Мы проводим баночное время в лесах и горах. Города с их навозной вонью и зеленым потреблением напоказ мы не любим.
Читательнице, конечно, хочется узнать, как детская секс-травма отразилась на моей жизни, прокачал ли я гештальт перед тем как закрыть его навсегда, и все такое прочее. Как писал поэт Пушкин, «читатель ждет уж рифмы «позы»: по жанровому закону в конце мемуара обязателен каминг-аут.
Вот он.
Когда мы вылазим на нулевой таер, где у нас с Гердой одно тело на двоих (это не мастер-режим – многие решения принимает ее имплант), бывает, что мы запираемся на сибирском сеновале, и я слизываю с нашего электронного жезла варенье, бренд которого мне нельзя называть по досудебному соглашению с производителем. В эти минуты я понимаю, что чувствовала сибирская нейролесбиянка, надругавшаяся когда-то над моим детством.
Я почти ее простил. Главным образом потому, что знаю теперь – в переживании, ради которого она так рисковала, нет никакой радости. Но это еще не все. Иногда я могу погладить нашим общим с Гердой прибором какую-нибудь хорошенькую сибирскую кошечку.
Признаюсь в этом наконец открыто – я не вижу в гладилизме ничего позорного, низменного или страшного. Даже не надейся, бро. Такая же тщета, как и все остальное. Но за восемьдесят лет отсидки Айпак убедил меня, что уважать другого недостаточно. По уикэндам можно и нужно подрабатывать другим самому. Я делаю через Герду и кое-что еще. Намекну: фембокс – не просто контактный спорт, а еще и путь длиной во всю жизнь, и я верю, что русская школа будет когда-нибудь одной из сильнейших.
На нулевом таере наше общее тело много передвигается по планете, занимаясь спортом, благотворительностью и случайными половыми связями (номинально все это делает Герда, но я регулярно высовываюсь к ней из банки и не даю использовать профессиональное спортивное снаряжение для унижения мужчин). Нам хорошо вдвоем. Конечно, в гамбургском смысле каждый подлинный творец одинок – но я часто забываю об этом во время секса под нейростимуляцией, и ноша моя легка.
Все это совсем не затрагивает мою душу, потому что в ней давно не осталось ни отвращения, ни привязанности к происходящему. Для меня физическая близость с другим человеком – как мыть пол или полоть грядки, и нужно мне это примерно как Ходорковскому бассейн.
Иногда я на пару недель засылаю Герду в Сибирь пожить в какой-нибудь сельской гостинице вроде «Места Симы», где мы проходили ГШ-реабилитацию. Там я жду связи с духом господина Сасаки или хотя бы с его маяком.
Дух не всегда обращается ко мне прямо, но интересные мысли и идеи посещают, и я делаю из них новые вбойки.
Некоторые из этих мыслей серьезно меня тревожат.
А что, думаю я, если господин Сасаки – и правда я сам?
Я так и не понял, чего он на самом деле хотел – то ли действительно родиться заново, то ли прокатиться в фиктивное будущее на аттракционе «Сансара».
А вдруг моя жизнь и есть этот аттракцион? Такой «Дом Бахии – 2», который господин Сасаки настрочит, проснувшись. Ведь он хотел посвятить следующую жизнь практике – а чем, спрашивается, я занимался восемьдесят лет в баночной тюрьме?
И тогда убийство барона – это не сердобольский заговор, а просто его маленький личный пирл-харбор. В том смысле, что восходящее солнце опять провели, заставив отработать по бесполезным старым жестянкам и огрести по полной.
Быть может, в один прекрасный день я проснусь в той же комнате, где господина Сасаки встречали два жреца-каннуси. Мое неземной красоты тело отразится в зеркале, и в дверь впорхнет пара соскучившихся полногрудых якудз с сиреневыми глазищами в пол-лица…
Как говорили карбоновые рэперы, от сумо да от трюмо не зарекайся. Но пока Герда рядом, я не хочу менять в своей жизни ничего.
О чем еще я не сказал?
Многих интересует моя гражданская позиция. Слышал от верных людей, что подрейтузная рота критикует в закрытых аккаунтах ее неясность.
Милые мои, да какая же неясность?
Гражданская позиция у меня такая же точно, как у вас. Рептильная поза. На мне и штамп стоит, даже несколько. На миссионерскую больше не пробивает, что бы там ни бубнили на «Гнойном». А если вы упрекаете меня в том, что я не спешу сжечь свое сердце для освещения вашей уборной, так зря. Я давно его сжег именно в этих целях, просто вы не заметили.
Спрашивают, созерцаю ли я закаты и восходы Прекрасного Гольденштерна и испытываю ли при этом симптомы счастливого слезовыделения. Знаете, в банке можно созерцать, а можно не созерцать. Где сейчас проходит граница ненавистной речи, я не знаю, так что отвечу уклончиво.
Спрашивают про мое отношение к современной вбойке.
Друзья, я никого не слушаю. Мне правда неинтересно, как другие сумасшедшие размазывают говно по забору – тем более что это не их говно, а «Открытого Мозга». Но две знаковые истории я все же прокомментирую.
Во-первых, конечно, трагедия PSRT. Я правда сочувствую ей от всего сердца. Семнадцать лет лагерей есть семнадцать лет лагерей, и это для нулевого таера не шутка.
Как до такого дошло? В кругах профессиональных вбойщиков консенсус совпадает с версией «Ватинфрома». Мол, генерал Шкуро пожелал встретиться с великой вбойщицей в бутике «Базилио», чтобы по своему обыкновению овладеть