Метамодернизм. Будущее теории - Джейсон Ānanda Джозефсон Шторм

у Левинаса. Иригарай критиковала фаллоцентризм и маргинализацию женщин в психоаналитической теории, начиная с Speculum de l'autre femme (1974). Ранние эссе Барта полны размышлений о марксизме и политическом ком- ментарии; по его словам, "политическое знание, таким образом, является первым объектом политического действия". Я мог бы продолжить. Действительно, как видно из приведенной выше цитаты, Фуко и компания были не имморалистами, а этическими или политическими теоретиками, и они часто считали себя таковыми. "Постмодернистский скептицизм" завоевал популярность не потому, что отвергал нормы, а именно потому, что люди думали, что могут продвинуть то, что было похоже на прогрессивную, этически мотивированную политику. Мы не прошли через эпоху, когда все было разрешено.

При этом, за исключением некоторых анодиничных ссылок на "разнообразие", большая часть нашего современного языка морали является и была негативной, как будто мы воображаем, что если мы сможем просто искоренить аморальное, то останется то, что мы считаем моральным, но нам не нужно будет называть его таковым. Лицемерность такой позиции должна быть очевидна. Ученые пытаются протащить этику, никому не говоря об этом, оформляя свою научную работу в негативном регистре и (осознанно или нет) подразумевая, что она нейтральна по отношению к любому, кто может усомниться в этичности проекта.20 Правда в том, что мы живем не в постморалистском обществе, а в обществе с богатой морализацией. В этом нет ничего плохого; более того, это может стать тем самым, что помогает нам продуктивно и плодотворно продвигать нашу науку. Как только мы вытащим на поверхность наши подавленные моральные принципы и позволим им выйти за рамки простого негативизма, мы сможем более четко общаться между дисциплинарными категориями.

Опять же, как отмечалось в главе 6, распространенной чертой академии под знаком негатива стало смешение этики с эпистемологией. Это приводит к распространенным, но ошибочным контрабандным операциям, в которых, с одной стороны, эпистемологические утверждения отменяются по этическим или политическим мотивам, а с другой стороны, эпистемологический скептицизм противопоставляется оптимистическим этическим или политическим инициативам. Эта путаница должна быть устранена, если мы признаем роль, которую играет этика в нашей работе. Вместо того чтобы представить полностью сформулированную эпистемологическую критику, ученые регулярно опровергают различные претензии на знание на политических/моральных основаниях (например, сексистские метафоры можно найти в ньютоновской физике, поэтому мы должны дважды подумать о принятии математизированной астрофизики). Мы сильнее всего полицитируем тех, кого считаем этически заблуждающимися (например, Цитаты Майкла Беллеса в книге "Вооружение Америки" подверглись резкой критике со стороны любителей оружия, которые не согласились с его тезисами и в итоге заставили прессу опровергнуть его). Выражение "плохая научная работа" часто используется для обозначения скорее этического, чем эписте-мологического провала. Мы отменяли друг друга (слева и справа) долгое время, пока предшествующая отмена стала "шумом".

Зачастую эта форма критики достигается за счет смешения личного характера или позиции мыслителя с его мыслями. На деле может показаться, что вместо смерти автора мы стали экспертами в ad hominem. Но даже когда это не принимает форму убийства персонажа, этот способ теоретизирования часто контрабандой протаскивает этические или политические аргументы под видом эмпирической критики или исследования. Реже эта путаница переходит в другую сторону. Позитивные политические или этические проекты также подрываются скептическими вызовами их эпистемологии (например, обвинение в том, что прогрессивная политика ничего не стоит, потому что она коренится в наивном эссенциализме). Даже сегодня, когда различные теоретики поменяли эпистемологию на онтологию, проблема остается, поскольку морализованная онтология пришла на смену морализованной эпистемологии.

В самом широком смысле эта контрабанда имела два негативных последствия: Во-первых, постоянно отрицая роль этики в той или иной работе, она в значительной степени освобождает современные этические позиции от серьезного внимания и прямой критики. Нормативная этика замкнута в своих собственных специализированных субдисциплинах; увы, от читателей в других областях не ожидают серьезного отношения к ней. Большая часть научных работ ставится на службу непоследовательным ценностным позициям и недотеоретизированным этическим нормам, и даже сложный анализ регулярно заканчивается упрощенными манихейскими бинариями.

Во-вторых, артикуляция этих этических стратегий была в основном негативной. Основные аффективные режимы, на которых строится критическая наука, - это вина, меланхолия и осуждение. Дело не в том, что мы начали фокусироваться на "расе, гендере и идентичности" (все они важны, особенно если изучаются вместе), а в том, что мы стали делать это преимущественно в ключе презрения.26 Теоретики стали прежде всего апостолами уныния, отчаяния и возмущения. Этот пессимизм парализует. Вместо того чтобы продвигать позитивные ценности или представлять себе лучшие миры, мы регулярно уничтожаем друг друга. Все "проблематично" и мало что достойно похвалы (за исключением, пожалуй, самых ужасных страданий). Мы часто считаем себя ораторами трудных истин, но позитивные культурные или политические изменения трудно мотивировать, когда мы почти все делаем только критически. Прежде всего, нам необходимо преодолеть негативную линию критики не путем полного отказа от нее, а путем смещения фокуса, признания собственной этики и аргументации в пользу того, что мы действительно хотим видеть, а не только в пользу того, что мы хотим уничтожить.

Наконец, я хочу высказать основную мысль: вся эта негативная критика и презрительный морализм на самом деле предполагают различные формы процветания, даже если они, как правило, не сформулированы. Критиковать расизм - значит, по сути, сохранять надежду (какой бы мимолетной она ни была) на расовую справедливость; осуждать патриархат - значит предлагать альтернативное общество, в котором больше не будут доминировать мужчины; критиковать антропоцентризм - значит поощрять, пусть даже очень слабо, возможность экотопии, и так далее. Диалектически говоря, нам нужно отрицать этические отрицания постмодернизма и построить мир, в котором эти различные негативные лодестары были бы преодолены. Все, что нам нужно сделать, - это осознать, за что мы выступаем, а затем отстаивать это неапологетически и с нашей этикой на виду.

Одним из ключей к этому позитивному проекту являются работы Мишеля Фуко. Если и есть в постмодернистском каноне один теоретик, который наиболее решительно идентифицируется с вызовом этике - это Фуко. Он получил международную известность в значительной степени благодаря своей критике роли нормативной функции дисциплины, исправительного наказания и телесного контроля в повседневной жизни. Фуко было интересно проследить или, возможно, разоблачить формирование понятия "мораль как повиновение системе правил". Однако в своей последующей жизни Фуко переключил внимание на формулирование позитивной формы этики, основанной не на повиновении или правилах, а на "заботе о себе, как для того, чтобы познать себя... ...и для самосовершенствования". Таким образом, в проекте Фуко мы можем увидеть проблески чего-то, что похоже на поиск философии как образа жизни или, возможно, даже этики