Милый Каин - Игнасио Гарсиа-Валиньо

— Вот скажи мне, зачем тебе эти соревнования? — спросил он. — Почему шахматы не могут быть для тебя просто увлечением, способом интересно провести время?

— Дядя, ты сам прекрасно понимаешь, что соревнования — это совсем другое дело. Не приставай ко мне больше с этой ерундой.

— С какой еще ерундой?

Лаура поняла, что дядя откровенно валял дурака, делал вид, что не понимает, о чем идет речь, и позволила себе бесцеремонно сменить тему:

— Ты, кстати, не заметил, что в последнее время сосед совсем перестал дудеть на своем тромбоне?

Хулио непроизвольно бросил взгляд на часы и сказал:

— А ведь верно! Уже одиннадцать, а он обычно в десять играть начинал. Заболел, что ли?

Лаура загадочно улыбнулась и повела его в свою комнату. Там она все так же молча встала на табуретку и вынула из тайника свой трофей.

Хулио был застигнут врасплох. Он изумленно глядел на него, вертел блестящую штуковину в руках, не зная, что с ней делать и, главное, что сказать Лауре.

Племянница рассказала ему о своей проделке. На всякий случай она предпочла подать эту историю без излишнего хвастовства и даже с неплохо — по меркам самодеятельного домашнего театра — сыгранным раскаянием. Девочка не извинялась за содеянное. Она просила совета, хотела знать, как быть дальше.

Хулио слушал Лауру и внимательно разглядывал явно недешевый, абсолютно новый инструмент. При этом он подсознательно подсчитывал количество нервных клеток, сэкономленных как Патрисией с Лаурой, так и всеми обитателями дома благодаря этому дерзкому, достойному Робин Гуда поступку его племянницы.

Следовало признать, что задуманное она реализовала смело, осторожно и грамотно. По крайней мере, ее никто не поймал и не заметил. В качестве смягчающего обстоятельства стоило учитывать и отсутствие в действиях Лауры личной корыстной цели. Она не собиралась ни пользоваться тромбоном, ни продавать его. Теперь девчонка стояла перед ним, ждала оценки и комментариев к ее поступку.

Эта задача оказалась для Хулио весьма непростой. Он понимал, что должен не только что-то сказать, но и сделать это твердо, решительно и, главное, немедленно. Самым простым выходом из ситуации было бы осудить племянницу за то, что она поступила не в соответствии с законом. Кража остается кражей, сколь бы благородные мотивы ни руководили действиями вора. Но ведь и сам сосед бесцеремонно вторгался в личное пространство всех жителей дома, нарушая тем самым их права и свободы.

Девушка поняла, что общество не в силах справиться с нарушителем общепризнанных норм, и решила действовать на свой страх и риск. Презрев законы, в данном случае совершенно бессильные, она сумела наказать нарушителя, лишить его привычной возможности демонстрировать обществу свое презрение к его нормам. Надо признать, сделано это было чисто и аккуратно. Принцип «око за око» восторжествовал в полной мере.

— А мама, как я понимаю, ничего не знает? — оттягивая время для принятия окончательного решения, поинтересовался Хулио. — Эту штуку ты с самого начала прятала у себя?

— Я пока ей об этом не рассказывала, — с несколько наигранным смущением ответила племянница. — Хотела сначала с тобой поговорить. Ты честно скажи, я плохо поступила?

— Слушай, Лаура, не прикидывайся маленькой девочкой, которая ничего не понимает. Конечно, этот поступок не заслуживает оправдания. Воровство остается воровством при любых обстоятельствах.

— Это не воровство, а реквизиция орудия преступления.

Хулио вздохнул. Спорить с этой девочкой было не так легко. Она была явно разочарована его суровым вердиктом, нахмурилась, отвернулась в сторону и гордо сложила руки на груди. Судя по всему, племянница ожидала от дяди если не оправдательного, то куда менее осуждающего приговора.

— Настучишь на меня?

— Ты имеешь в виду, собираюсь ли я рассказать обо всем твоей маме? А сама-то что думаешь? Как я должен поступить в этом случае?

— Да я не про это. Маме, конечно, давно нужно было рассказать. Я хочу знать, собираешься ли ты закладывать меня соседу?

— В общем-то, конечно, стоило бы вернуть ему инструмент. Это было бы справедливо.

— Интересно!.. Дудеть на весь дом посреди ночи — это, оказывается, не преступление, а уж откровенно плевать на всех окружающих — и вовсе, наверное, благое дело.

— К сожалению, жизнь иногда оказывается такой. Не всегда торжествуют закон и справедливость. Порой приходится приспосабливаться к весьма неприятным ситуациям. Во всяком случае, силой проблемы не решить, самосуд — тоже не лучший способ для этого.

— По-моему, большей глупости, чем вернуть ему тромбон, и придумать нельзя. Он ведь снова возьмется за игру, чем докажет нам свое превосходство и наше ничтожество.

— Может быть, это не слишком разумно, но таков уж единственный законный выход.

Говорить о случившемся таким тоном ему, конечно, не хотелось, но Хулио взял себя в руки, вспомнил, что должен, в конце концов, не только учить племянницу играть в шахматы, но и воспитывать ее. Каким бы оригинальным и по-своему изящным ни был ее поступок, поощрять такие выходки в подростковом возрасте было более чем опасно. Он сделал вид, что всерьез рассердился, сказал Лауре, что они с мамой еще подумают о том, какие воспитательные меры принять в данном конкретном случае, и потребовал от обвиняемой обеспечить полную сохранность похищенного имущества, пока не будет решен вопрос о его передаче законному владельцу.

— Вот видишь, ты еще и маме неприятностей добавила. Можешь себе представить, как она будет себя чувствовать, возвращая соседу инструмент и извиняясь перед ним за твою детскую шалость.

— Не нужно ее ни во что впутывать. Я сама все верну, — почти прокричала Лаура, явно готовая расплакаться.

— Ладно, это мы еще посмотрим.

— Я сказала — сама верну, и твоего разрешения спрашивать не собираюсь.

С этими словами она бросилась на кровать и закрыла голову руками. С давних времен, с раннего детства Лауры, Хулио успел уяснить для себя смысл такого поступка. Он означал только одно: «Оставьте меня все в покое! Я хочу поплакать». Омедас уважал это право, поэтому вышел из ее комнаты и закрыл за собой дверь.

Он уже отошел от нее на несколько шагов по коридору, но все-таки расслышал голос Лауры, приглушенный подушкой.

— Идиот! — донеслось из-за двери.

В столь поздний час проспект Веласкеса был почти пустынен. Хулио вел машину и размышлял о случившемся. Мысли его были невеселыми.

«Вполне вероятно, что последний эмоциональный возглас Лауры, как ни странно, достаточно точно описывал мою роль во всем этом деле. Может быть, я и вправду поступил, мягко говоря, неумно, начал отчитывать племянницу, когда ее скорее следовало похвалить за сообразительность и решительность. Как и подобает настоящей шахматистке, она сумела воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы взять важную фигуру, которую так беспечно зевнул противник. В результате этой короткой, но эффектной и, кстати, эффективной атаки тот остался безоружным перед нею. С точки зрения шахмат этот ход Лауры заслуживает как минимум пары восклицательных знаков».

Тем не менее дядя решил применить для оценки поступка племянницы другой критерий, о котором часто говорил ему отец. Цель далеко не всегда оправдывает средства. Судьба нагловатого соседа и его инструмента, в общем-то, не слишком беспокоили Хулио. Гораздо больше его волновало отсутствие четкой моральной ориентации у племянницы. Она не смогла правильно идентифицировать нравственную составляющую своего поступка не только в сам момент похищения тромбона, но и гораздо позднее, когда схлынул адреналин, вызванный рискованностью и нестандартностью найденного ею решения проблемы.

С позиции индивидуалистической этики действия Лауры были абсолютно корректны и справедливы. Другое дело, что с точки зрения человека, так или иначе учитывающего настроения и правила, принятые в обществе, этот поступок не мог не вызывать осуждения. Справедливо ли было нарушать закон, учитывая, что тот тип, который пострадал от этого, сам вполне очевидно плевать хотел на права окружающих?

«Что честно, то понятно. Что справедливо, то и законно. Как хорошо, если бы все в жизни было так просто. Вот как интересно все обернулось. Я с удовольствием похвалил Лауру за проявленную самостоятельность, решительность и тягу к справедливости, но в конце концов отругал ее и довел до слез, наговорил того, чего мне не хотелось бы озвучивать».

Дядя прекрасно понимал, что у племянницы своя жизнь. Бесконечно направлять все ее поступки и принимать за нее решения он не сможет. Впрочем, Хулио чувствовал, что способен научить Лауру еще многому, если, конечно, она этого захочет.

«Господи, как же недавно я брал эту маленькую девочку с собой на прогулку и порой часами без перерыва был вынужден отвечать на ее бесконечные детские „почему?“. Она всегда была хорошим ребенком, в меру послушным, но не до скучной предсказуемости, вполне самостоятельным и очень любознательным».