Жаркое лето - Степан Степанович Бугорков

Митрополит приоткрыл красноватые веки, посмотрел испытующе на адмирала, чтобы увидеть, какое впечатление произведут его слова.

— Как известно, Западная Украина за короткое властвование на ее землях большевиков очень и очень обеднела, — продолжал с горьким вздохом Шептицкий, — прошу вас, господин адмирал, передать фюреру нашу нижайшую просьбу — выделить сумму, необходимую на столь высокое и благое дело.

— Ваша Экселенция, об этой вашей благородной миссии фюреру уже известно. Он с радостью приветствует украинских ратников в рядах немецкой армии. Я охотно передам ему вашу просьбу о финансовой помощи и, думаю, она будет удовлетворена. Мы боремся против общего врага, и наша победа — это общая с вами победа.

Адмирал поставил чашечку на поднос, отер белоснежной салфеткой губы и продолжал:

— Вы знаете, что пятая колонна подорвала силы республиканцев в Мадриде. Кстати, я там в это время был, только, конечно, на нашей стороне. Так вот, фюрер требует немедленно отправить храбрых украинских легионеров в тыл Красной Армии. Это поможет скорее взять Киев, а затем и всю Украину. Нам известно, что отряды из украинских добровольцев уже прошли соответствующую подготовку и рвутся в бой. Так чего же им отсиживаться на своих базах? Поторопите, святой отец!

— Желание фюрера для нас — закон, господин адмирал! Оно звучит, как приказ, а приказы на фронте выполняются быстро и безоговорочно.

О создании самостийного украинского правительства собеседники не проронили ни слова, дипломатично умолчали.

В этот же вечер Шептицкий принимал в библиотеке монастыря руководителей добровольческого легиона «Нахтигаль» — матерого гитлеровского разведчика Теодора Оберлендера, угрюмого, с постоянно насупленными бровями крепыша, мастера тайных убийств Романа Шухевича и вечно суетливого доктора богословия Ивана Гриньоха, уже успевшего обрядиться в форму вермахта.

Лучи вечернего солнца через раскрытые окна освещали на стене большой портрет папы Пия XIII. Сам митрополит полулежал в передвижном кресле под этим портретом. За окном в монастырском саду стояла густая знойная тишина. Шум большого города не долетал сюда, и никак не верилось, что где-то грохочут орудия, падают бомбы, рвутся мины. Миром веяло в этих монастырских покоях. Однако совсем не мирный разговор шел в этот вечер в библиотеке.

Согласно ритуалу, легионеры, подойдя к своему духовному наставнику, опустились на колени и поцеловали его руку.

Выпрямившись, они застыли по стойке смирно, как солдаты перед генералом. Вперед выступил Оберлендер:

— Ваша Экселенция! Первый отряд украинских патриотов-добровольцев к отправке в тыл большевиков готов. Ждем вашего благословения.

— Кто возглавляет отряд?

— Командир взвода нахтигалевцев — истинный патриот неньки-Украины Никита Кравец, достойный сын своего отца, известного в прошлом адвоката на Ровенщине.

— Когда отправляется отряд?

— Сегодня ночью! — по-военному отчеканил Оберлендер. — Операция проводится под кодовым названием «Волынь».

Губы митрополита тронула едва заметная улыбка. Ему, в прошлом боевому служаке, до сих пор нравился чеканный военный язык приказов — это хорошо знали все окружающие и старались при случае угодить.

— Святой отец, — обратился митрополит к капеллану Гриньоху, — передайте верным сынам Украины мое благословение, да будет с ними господь!

5

Подковообразное здание казармы полка внутренних войск НКВД с толстыми кирпичными стенами и узкими окнами, похожими на бойницы, стояло в Печерском районе, неподалеку от Лавры.

Это было здание-крепость, построенное в петровские времена для защиты города от иноземных полчищ с юго-запада.

В ясную погоду из окон четвертого этажа отчетливо просматривались заднепровские дали, синие леса Дарницы.

Командир части подполковник Николай Иванович Пономаренко в это июльское утро стоял у открытого окна кабинета, разминал в пальцах незажженную папиросу и смотрел на шумный базар, кипящий, как муравейник, метрах в пятистах от казармы.

Утро вступало в свои права. Солнце поднималось над крышами зданий, и в золотой дымке восхода они казались розовыми. В окно залетал запах тополей, слышались крики торжествующих грачей над шапками гнезд на ветвях. Золотой купол Лавры в ранних лучах солнца переливался и дрожал всеми цветами радуги. Вокруг купола и дальше, к трубам «Арсенала», над всем городом, куда доставал глаз, в безмятежном сине-розовом небе неподвижно висели на невидимых тросах аэростаты противовоздушного заграждения.

Пономаренко только что вернулся из Наркомата внутренних дел республики, куда его срочным звонком вызвали в полночь к начальнику Особого отдела — комиссару Анатолию Николаевичу Михееву.

Войдя в кабинет комиссара, Пономаренко хотел было доложить по всей форме, но Михеев, сидевший за столом с расстегнутым воротом гимнастерки, кивнул головой и тихо сказал:

— Проходи, Николай Иванович, к столу, садись, не время теперь для парадных докладов.

Комиссар тяжело поднялся с кресла, протянул подполковнику руку.

— Понимаешь, трое суток не смыкаю глаз и забыл, когда ел, — заговорил он сипловатым голосом, прихлебывая из стакана холодный чай. — Я только что вернулся от Кирпоноса. Дела под Киевом складываются, прямо скажу, неважнецкие. Мотопехота гитлеровцев дошла до ирпеньской поймы. Представляешь, что это такое? Еще один скачок — и они окажутся у стен города. Хотят гитлеровцы любой ценой взять Киев. Видно, понимают, что Украину не покорить, если не взять ее столицу — святыню народа.

Михеев тяжело потянулся, взял папиросы на столе.

— Курить будешь?

— Спасибо, Анатолий Николаевич, в машине накурился.

Комиссар быстро чиркнул спичкой, прикурил, затянувшись дымом, с трудом преодолел кашель.

— Гитлер приказал командующему войсками группы «Юг», генералу Рундштедту, во что бы то ни стало взять Киев. Он сам хочет принимать парад своих головорезов восьмого августа на Крещатике. Видишь, куда этот недоумок хватил! Даже день назначил!

Комиссар в сердцах положил недокуренную папиросу, тяжело стукнул кулаком по столу:

— Не бывать этому! Понимаешь, не бывать!

Чувствовалось: нервы комиссара натянуты до предела. Он опять взял папиросу, закурил.

Пономаренко, указывая рукой на раскрытый портсигар, спросил:

— Можно, и я с вами за компанию? Нервы тоже сдают...

— Бери, бери, хоть дымком отведем душу.

Михеев достал из ящика стола голубую папку, положил перед собой.

— Николай Иванович, я знаю, что у тебя в части личного боевого состава почти не осталось, все брошены на защиту города. Но нам надо провести сложную и ответственную операцию. Где ты возьмешь людей, это твое дело, но задачу решить надо. Вот за этим я тебя сегодня и пригласил.

— Слушаю!

— Тут дело такого рода. Есть сведения: в район Нежин—Бровари—Борисполь заброшен десант диверсантов из отряда отъявленных головорезов «Нахтигаль». Это отпетые подонки-бандеровцы. Понимаешь, националисты зашевелились, хотят, как у фашиста Франко в Испании, создать пятую колонну. Ну, не мне